Я осекся. Она с любопытством посмотрела на меня.
– Что именно – поэтому?
Именно поэтому мы следуем твоей идее, а не моей. Потому что все, что могу придумать я, легко может придумать и он.
– Именно этого от нас и будут ожидать, – исправился я. – Если повезет, они проскочат мимо нас и отправятся на юг на самом быстром транспорте, который найдут.
Она взяла стул напротив меня и оседлала.
– Да. А мы что будем делать в это время?
– Это предложение?
Я сказал раньше, чем сам понял. Ее глаза распахнулись.
– Ты…
– Прости. Прости, это. Это шутка.
За такую ложь меня бы выкинули из посланников под презрительный смех. Я так и видел, как Вирджиния Видаура пораженно качает головой. Я бы не убедил монаха с Лойко жертвенно ширнуться для вечерни смирения. И точно не убедил Сильви Осиму.
– Слушай, Микки, – сказала она медленно. – Я знаю, что должна тебе за ту ночь с Бородатыми. И ты мне нравишься. Очень. Но…
– Эй, серьезно. Это шутка, ладно? Плохая шутка.
– Я не говорю, что не думала об этом. Кажется, пару ночей назад мне это даже приснилось, – она улыбнулась, и в моем животе что-то приключилось. – Представляешь?
Я изобразил пожатие плечами.
– Бывает.
– Просто… – она покачала головой. – Я тебя не знаю, Микки. Я знаю тебя не лучше, чем шесть недель назад, и это как-то напрягает.
– Ну да, я поменял оболочки. После такого…
– Нет. Дело не в этом. Ты закрытый, Микки. Самый закрытый из всех, кого я встречала, а можешь мне поверить, в нашем деле попадаются тяжелые случаи. Ты зашел в тот бар, «Токийский ворон», с одним только своим ножом и поубивал всех, не моргнув и глазом. И все время у тебя была такая улыбочка, – она коснулась своих волос – как мне показалось, неловко. – Когда я хочу, я все помню в деталях. Я видела твое лицо, и сейчас вижу его так же четко. Ты улыбался, Микки.
Я промолчал.
– Я не хочу ложиться в постель с таким человеком. Ну, – она слабо улыбнулась, – это я вру. Какая-то часть меня хочет, какая-то часть очень хочет. Но этой части я научилась не доверять.
– Наверняка очень мудрое решение.
– Ага. Наверняка, – она стряхнула волосы с лица и попыталась улыбнуться тверже. Ее взгляд снова столкнулся с моим. – Ты ходил в цитадель и собрал их стеки памяти. Зачем, Микки?
Я улыбнулся в ответ. Встал со стула.
– Знаешь, Сильви, какая-то часть меня очень хочет тебе рассказать. Но…
– Поняла, поняла…
– …этой части я научился не доверять.
– Остряк.
– Стараюсь. Слушай, я проверю кое-что на улице, пока не стемнело. Скоро вернусь. Если думаешь, что по-прежнему должна мне за историю с Бородатыми, сделай одолжение, пока меня не будет. Постарайся забыть, что я показался таким извращенцем. Буду очень благодарен.
Она отвернулась, глядя на инфополе. Ответила очень тихо.
– Конечно. Без проблем.
Нет, проблема есть. Я закусил язык и направился к двери. Проблема просто охрененная. И я до сих пор понятия не имею, как ее разрулить.
На второй звонок отвечают почти сразу. Бесцеремонный мужской голос, которому не хочется ни с кем общаться.
– Да?
– Ярослав?
– Да. – нетерпеливо. – Кто это?
– Голубой жучок.
От слов открывается тишина, словно рана от ножа. Нет даже шума помех. По сравнению со связью во время разговора с Лазло линия кристально чистая. Я слышу шок на другом конце линии.
– Кто это? – голос совершенно изменился. Затвердел, как разбрызганный вечный бетон. – Включи видео. Хочу видеть лицо.
– Это не поможет. Мое новое лицо тебе вряд ли знакомо.
– Я тебя знаю?
– Просто скажем, ты в меня не верил, когда я отправился на Латимер, и я целиком оправдал твое неверие.
– Ты! Ты вернулся на Харлан?
– Нет, с орбиты, блин, звоню. А ты как думаешь?
Долгая пауза. Дыхание на линии. Я с рефлекторной осторожностью оглядываю верфь Комптё.
– Что надо?
– Ты знаешь, что надо.
Снова колебания.
– Ее здесь нет.
– Ну да, конечно. Зови.
– Я серьезно. Она исчезла, – говорит с заминкой – этому можно поверить. – Когда ты вернулся?
– Довольно давно. Куда она делась?
– Я не знаю. Если предположить… – его голос затих со вдохом через вялые губы. Я бросаю взгляд на часы из бункера в Нечистой. Они триста лет показывали точное время, безразличные к отсутствию людей. После многих лет жизни с чипом времени часы кажутся странными, немного архаичными.
– Предполагай. Это важно.
– Ты никому не говорил, что вернулся. Мы думали…
– Да, не люблю вечеринки по случаю возвращения. Теперь предполагай. Куда она ушла?
Я слышал, как он поджал губы.
– Поищи на Вчире.
– Пляж Вчира? Да брось.
– Хочешь верь, хочешь нет. Больше мне сказать нечего.
– После стольких лет? Я думал…
– Да, я тоже думал. Но когда она ушла, я пытался… – он замолчал. Сглотнул со щелчком в горле. – У нас все еще были общие счета. Она оплатила переезд в жестком классе на юг, на Кошут, на скоростном торговом судне, купила там себе новую оболочку. Серферскую. Вычистила ради нее весь счет. Прожгла все деньги. Она – я знаю, она там с гребаным…
Он захлебнулся. Густое молчание. Какие-то жалкие остатки приличий вынуждают меня поморщиться. Говорю мягче.
– Значит, думаешь, Бразилия еще там, а?
– А что меняется на Пляже Вчира? – горько спрашивает он.
– Ладно, Ярош. Это все. Спасибо. – Сам поднял бровь при собственных словах. – Не переживай там сильно, а.
Он хмыкает. Как только я собираюсь отключиться, он прочищает горло и начинает говорить:
– Слушай, если увидишь ее. Передай…
Я жду.
– А, ну нахер, – и вешает трубку.
Солнечный свет слабеет.
Подо мной, когда с моря дохнуло ночью, по всей Текитомуре загораются огни. На западном горизонте расселся Хотей, окрашивая оранжевым рябую тропинку на воде по направлению к берегу. Над головой медной и откушенной с краю висела Мариканон. В море густые сумерки уже усеяны бегущими огнями траулеров. До меня слабо доносились звуки порта. ДеКом никогда не спит.
Я бросил взгляд через плечо на археологическую хижину, краем глаза зацепился за марсианскую крепость. Она высилась огромным скелетом на фоне темнеющего неба справа – словно кости давно погибшего зверя. Медно-оранжевый лунный свет падал через отверстия строения и иногда выходил под неожиданными углами. С ночью пришел холодный ветер, на нем слегка качались висящие провода.
Мы их избегаем, потому что не можем найти для них применения в своем мире, но я сомневался, что дело только в этом. Одна археолог рассказывала мне, что человеческие поселения обходят подобные остатки марсианской цивилизации на всех планетах Протектората. «Это инстинкт, – сказала она. – Атавистический страх. Даже археологические городки вымирают, как только заканчиваются раскопки. Никто не остается там по своей воле».
Я смотрел на лабиринт расколотого лунного света и теней крепости и чувствовал, как в меня потихоньку просачивается тот самый атавистический страх. В уходящем свете слишком легко представлялись медленные взмахи широких крыльев и спирали, которые оставляют силуэты рапторов на вечернем небе, существ крупнее и безобразнее, чем что угодно, летавшее и ползавшее по Земле.
Я отбросил мысль с
