И все же мы боялись выйти из дома. Это было все равно что шагнуть на неизведанную планету. Ничто в Кочо больше не выглядело знакомым и успокаивающим. Раньше на улицах и переулках всегда было многолюдно, играли дети, а их родители заходили в лавки или в аптеку, но теперь деревня как будто вымерла.
– Держись рядом со мной, – прошептала я Адки, которая шла впереди, потому что была храбрее всех нас.
Мы шагали быстро, словно за нами кто-то гнался. Меня охватил такой страх, что я почти бредила. Мы боялись собственной тени.
Пойти в дом Джало попросила нас мать. «Зачем беспокоить мужчин», – сказала она, и мы согласились. Все равно мы целыми днями ничего не делали, только смотрели телевизор и плакали, худея и слабея с каждым днем. Братья по крайней мере ходили в джеват, а когда возвращались, рассказывали, что сказал мухтар или командир ИГИЛ. Они нажимали кнопки на своих мобильниках, пытаясь найти кого-нибудь, кто мог бы помочь нам, пока не засыпали от голода и слабости. Мои братья были прирожденными бойцами, как и отец, и я никогда прежде не видела, чтобы их охватывало такое отчаяние. Пора было мне как-то помочь им.
Кочо не мог похвастаться удачной планировкой, потому что никто никогда не составлял планов застройки. Понятно, что если у тебя есть земля, то ты селишься на ней, где захочешь, так что деревня местами представляла собой настоящий лабиринт. Дома расширялись в непредсказуемых направлениях, так что казались живыми, а в переулках легко затерялся бы любой, не знавший их расположения. Запомнить же его можно было, только если всю жизнь, каждый день ходить из одного дома в другой.
Дом Джало стоял на самой окраине, и от внешнего мира его отделяла низкая кирпичная стена. Дальше пустынная местность простиралась до самого Мосула, который теперь был столицей «Исламского государства» в Ираке. Мы открыли металлическую калитку и прошли в кухню. В доме царил порядок, как будто Джало с семьей не покинули его в спешке, но мне все равно было страшно, словно в отсутствие хозяев тут завелись призраки. Найдя муку, воду и упаковку детского питания, мы быстро погрузили припасы в сумки, не говоря ни слова.
На улице Роджиан показала на стену сада, из которой вывалился кирпич, оставив дыру на высоте примерно на уровне пояса. Когда мы смотрели с крыши нашего дома, ни у кого не хватало смелости задерживать взгляд на боевиках – такими беззащитными мы себя ощущали. Стена же предоставляла некоторое укрытие, и через эту дыру мы могли бы разглядеть один из блокпостов, окружавших Кочо. «Думаешь, ДАИШ там?» – спросила Роджиан, вышла в сад и нагнулась к дыре. Переглянувшись, мы положили на землю свою ношу, подошли к Роджиан и прижались лбами к стене, из которой открывался замечательный обзор.
Метрах в двухстах располагался блокпост, который раньше занимали пешмерга, а до них иракские военные. Сейчас там были мужчины в мешковатых черных штанах и черных рубашках. За плечами у них висели автоматы. Мы внимательно следили за ними, словно пытаясь разгадать какой-то секретный код – как они переставляют ноги по пустынной дороге, как поднимают руки, разговаривая друг с другом, – и каждый жест казался нам полным угрозы.
Еще несколько минут назад нас пугала возможность наткнуться на боевика по дороге, а теперь мы не могли оторвать глаз от них. Я жалела, что не могу услышать их разговора. Может, они что-то планируют; тогда было бы неплохо об этом и сообщить братьям. Может, они просто хвастаются тем, что захватили Синджар. Тогда, возможно, это нас рассердило бы, и мы бы решились на какие-то активные действия.
– Как ты думаешь, что они говорят? – спросила Роджиан, словно прочитав мои мысли.
– Ничего хорошего, – сказала Адки, возвращая нас к реальности. – Пойдем. Мы обещали маме быстро вернуться.
Мы пошли домой, все еще не до конца веря своим глазам.
– Такие же люди удерживают Басо, – прервала молчание Нисрин. – Наверное, ей сейчас так страшно!
Переулок сузился, и мы ускорили шаг, пытаясь сохранять спокойствие. Но когда мы вернулись домой и рассказали маме об увиденном – о том, как близко боевики от дома, в котором дети Джало спали несколько дней назад, – мы с Нисрин не выдержали и расплакались. Я старалась быть сильной и уверенной, но одновременно мне хотелось показать маме, как сильно я испугалась, чтобы она утешила меня.
– Они так близко. Мы в их руках. Если они захотят сделать с нами что-то плохое, то обязательно сделают, – сказала я.
– Нужно ждать и молиться, – ответила мама. – Может, нас спасут, и они не причинят нам вреда. Или мы сами как-то спасемся.
Не проходило дня, чтобы мы не говорили себе что-то подобное.
Наша одежда стала серой от пыли и пота, но мы и не думали переодеваться. Мы перестали есть и пили только немного теплой воды из пластиковых бутылок, стоявших на солнце. Электричество отключилось и не работало до самого конца осады. У нас был генератор, которого хватало для заряда сотовых телефонов и для просмотра новостей о войне с ИГИЛ по телевизору. Заголовки лишали нас последней надежды: на горе Синджар от голода и обезвоживания умерло почти сорок детей, и еще больше погибло во время бегства. Боевики ИГИЛ заняли Башику и Бахзани, две крупные деревни у Мосула, но, к счастью, многие жители смогли сбежать в Иракский Курдистан. Во всем районе Синджара похищены тысячи езидских женщин и девушек; мы слышали, что игиловцы используют их в качестве секс-рабынь.
Каракош, христианский город в Ниневии, тоже пал, и почти все его население бежало в Иракский Курдистан, где люди жили в недостроенных магазинах и в палатках вокруг церковных садов. Туркмены-шииты в Талль-Афаре сами оказались в осаде. ИГИЛ дошло почти до Эрбиля, но их остановили американцы – как объяснили, для защиты своего консульства. Езидам же на горе Синджар они помогали только авиаударами. В Багдаде царил хаос. Американский президент назвал происходящее с езидами «потенциальным геноцидом». Но никто не говорил об осаде Кочо.
Мы оказались в каком-то новом мире. Жизнь в Кочо полностью остановилась, и люди не выходили из домов, опасаясь, что их увидят боевики. Было странно не общаться с другими жителями деревни. Обычно к нам постоянно кто-нибудь заходил до самой ночи; мы обедали с друзьями и переговаривались с соседями перед тем, как заснуть на крышах. Теперь же, когда Кочо окружало ИГИЛ, казалось опасным даже шептаться с человеком, который лежал рядом. Потеря аппетита казалась способом обезопасить себя, как будто, отказавшись от еды и похудев, мы станем невидимыми. Люди выходили из дома, только чтобы проведать родственников, пополнить припасы или помочь больным.
