– Вставай, солдата осмотришь!
Валентина изобразила удивление:
– Не поняла, какого солдата?
Взводный чуть не сорвался:
– Какие у нас тут солдаты? Обычного осмотришь! Температура у него, посмотришь, что к чему. Поняла?
– Да я ж ни черта в этом не соображаю.
Жаров наклонился к женщине:
– А тебе и не хера соображать. Просто посмотришь бойца, горло, дыхалку послушаешь. Вставай!
– Но у нас есть санинструктор?
– Вставай, сказал, мать твою! Сначала сама поглядишь на бойца. Чего не ясно?
– Ну, хорошо, встаю, чего орать-то?
– А вы, бляди, без этого ни хера не понимаете!
– Да, конечно! Один ты понятливый!
Губочкина встала:
– Любовное ложе раскидать по кроватям?
– Не надо. Ширмой загороди. Готова?
Валентина быстро облачилась в камуфляж.
– Готова, товарищ старший лейтенант!
– Ну-ну!
Взводный достал обычную армейскую рацию малого радиуса действия:
– Мансур? Веди ко мне своего Казанцева. Да предупреди, чтобы о глюках забыл. О них ни слова, ясно... Вот и хорошо. Жду.
Первым на командный пункт зашел Мансуров, за ним пулеметчик.
Старший лейтенант повернулся к Губочкиной, кивнув на солдата:
– Осмотри его!
Женщина подошла к бойцу. Как он молод, двадцати еще, наверное, нет, глаза большие, красивые. Губочкиной захотелось крикнуть солдату: беги отсюда, дуралей, беги, куда глаза глядят, поднимай шум, ведь тебя убить хотят! Но ... не решилась. Она потрогала его лоб. Температура после таблеток снизилась, но лоб оставался горячим, покраснело и горло. Отойдя к столу, Валентина проговорила:
– По-моему, ангина у него начинается. Надо пенициллин колоть. Дня три, не меньше, и постельный режим соблюдать. Со мной такое было. Ничего страшного, но бойцу покой требуется и лечение. Еще воды теплой. Он должен пить ее как можно чаще, лучше с содой! Это все, что я могу сказать. Но лучше вам санинструктора вызвать. Он диагноз официальный поставит. И рецепт на лечение выпишет. Ему и колоть Казанцева.
Взводный подозрительно посмотрел на любовницу:
– А откуда тебе фамилия больного известна? Ведь ты же не общаешься ни с кем из взвода?
– Вы сами его, товарищ старший лейтенант, по фамилии назвали, когда приказали сержанту привести сюда.
– Да?
Жаров взглянул на Мансурова.
Тот кивком головы подтвердил слова Губочкиной.
Взводный приказал заместителю, глянув на часы, привести санинструктора. Валентина знала, для чего посмотрел время Жаров. Ему надо было выждать двадцать минут. Время, необходимое убийце с вражеской стороны выйти на позицию и приготовить оружие к роковому выстрелу. Эх, солдат, солдат! Последние минуты живешь! И ничего сделать нельзя. Так вышло! Не повезло тебе!
Губочкина тяжело вздохнула.
Жаров поинтересовался:
– Чего это ты коровой недоенной вздыхаешь?
Валентина бросила на него злой взгляд:
– Слова подбирай, командир...
«Командир» прозвучало иронически, и это не осталось без внимания Жарова. Он хотел поставить любовницу на место, но не успел: вошли Мансуров с санинструктором, таким же сержантом, правда, срочной службы. Он, как Валентина, осмотрел сослуживца и подтвердил диагноз, поставленный женщиной. Но уже официально, документально оформив болезнь Казанцева в специальном журнале.
Валентина тоже смотрела на время. Двадцать минут истекли. Взводный отпустил инструктора и приказал Мансурову отвести больного в блиндаж, отделив ему место от остального личного состава. Подчеркнув:
– Иди, Оман, первым, а то в темноте боец к ангине еще пару синяков прихватит. Доказывай потом, что его не били. Свободны!
