Суждения посвященного во внеземные секреты сейчас не слишком волновали Шеврикуку. Сам же малый его отчасти заинтересовал. Шеврикука еще побродил бы неподалеку от спорщиков, как бы находясь в раздумьях или в воспоминаниях о былом, но ему надоел добродетельный гражданин Радлугин. Радлугин, хотя и был оратор и авторитет, в присутствии Шеврикуки слов сегодня не произносил, а только слушал. Иногда рот его открывался и правая рука вздымалась, но тут же Радлугин взглядывал на Шеврикуку и застывал. И порой Радлугин будто хотел подать знак Шеврикуке. Шеврикука догадывался о чем. Радлугин мог его спросить: «Куда подевалось «дупло»?» «На задании», — ответил бы Шеврикука. Но отвечать не хотел. Он понимал, что долгое его присутствие вблизи спорщиков может быть истолковано Радлугиным превратно и дать свежайшее направление усердиям доброхота. Это пусть. Но Радлугин мог и посчитать, что Шеврикука заинтересовался мелкими явлениями, а потому, возможно, и сам не столь значителен. Такое недоумение Шеврикука возбудить в Радлугине отчего-то теперь не пожелал и ушел с улицы.
Глава 32
Уже у Уткиных Шеврикука отругал себя. И хорошо, что Радлугин маялся, жаждал беседы с ним и тем самым заставил уйти. А то ведь чуть ли не вступил в полемику с инспектором Варнике после высказанных тем картофельных соображений. Чуть было не сделал заявление. «А без картошки мы не жили, что ли?» Конечно, поклон картофелю! Поклон Христофору Колумбу! Поклон земле американской! Поклон землеумельцам страны инков! И нашим отечественным агрономам поклон, неизвестно, правда, кому, ну хотя бы Андрею Тимофеевичу Болотову! Но ведь жили и без картошки, и сколько веков! Как же можно было забыть про репу, в разных видах и прелестях, пареную, прежде всего, про тыкву, про брюкву, про все наши каши! Или, может, этот малый с трубкой, этот инспектор Варнике, этот знаток плантаций, о пареной репе и вообще ничего не слыхал? Хорош гусь… Вот что чуть было не наговорил сгоряча Шеврикука. Какой стыд испытывал бы он теперь. Постановил же: ни во что самому не ввязываться!
Но ведь и не ввязался. Не ввязался! Ну и молодец! Ну и сиди дома.
Сидел. Исполнял мелкие будничные обязанности по привычке и от скуки. Листал альбомы и книги с картами, цветными картинками (на одной из таких в Малой энциклопедии были собраны все примечательные водяные жители, будто в аквариуме, и местный наш истринский пескарь грустил там на щупальцах бискайского кальмара), в богатых квартирах вызывал звучание компакт-дисков. Удивительно, никто его не искал. Может, из Обиталища Чинов пришла в Останкино депеша, чернильная или воздушная, с распоряжением от него отстать? Или вдруг всех останкинских домовых уже полонили Отродья Башни? Такого не могло быть. Однажды, когда Шеврикука выслушивал старую запись «Дон Карлоса» с Марией Каллас, Тито Гобби, Борисом Христовым, в нем возникло никак не связанное ни с музыкой, ни с судьбами пиренейских несчастливцев томление, сменившееся вскоре тоской, тоска же обернулась стремлением вскочить и сейчас же нестись куда-то на юг. Будто где-то, невдалеке от Останкина, происходило нечто, требовавшее его непременного присутствия. «Обойдутся», — тяжело остановил себя Шеврикука и продолжил выслушивать жалобы короля Филиппа.
Дня через два, попрыгав взглядом по заголовкам двух городских газет и одной — космических значений, Шеврикука вернулся к расслабляюще-сладостному чтению книги «Птицы Подмосковья», сейчас как раз шли описания красногрудой горихвостки обыкновенной. «Нет, что-то там мелькнуло…» — не мог рассматривать горихвостку Шеврикука. Пододвинул к себе городскую газету. Вот, вот что репьем вцепилось в его внимание. Заметка в сорок строк и слова над ней: «Троя в Марьиной Роще». Узнать из заметки в точности, что происходило на самом деле, не было возможности, но сюжетные частности все же проступали. В Марьиной Роще, надо полагать, севернее театра «Сатирикон», но южнее путепроводов, по правой стороне, если смотреть от Кремля, улицы Шереметьевской, метрах в ста двадцати на восток от тротуара произвели раскопки. Упоминалось предполагаемое время начала раскопок, и это было то самое время, когда посреди океана Верди Шеврикуку забрало томление. Копали четверо в темно-зеленых халатах и резиновых масках якобы от пыли и древесной трухи. Скорее, и не копали, а разрывали. В руках у четверых были не лопаты, а сложные, возможно, конверсионные землеуглубительные инструменты. Они могли грызть асфальт, крушить кирпичи и
