Семь пар беннетовских ботинок выстроились перед Джеймсом в ряд по размеру. Он уже успел счистить высохшую грязь с дамских ботиночек и нанести на подъем, носок и пятку жирную ваксу, набирая ее тряпицей из горшка, а теперь полировал кожу бархоткой. Он чуть слышно насвистывал, полностью уйдя в работу. Сара присела рядом, и Джеймс ее заметил. Головы не повернул, но в углах глаз появились морщинки, а она знала, что это он так улыбается.
— Вакса почти закончилась, — заметила она.
Он кивнул.
— Я принесу, когда смогу. Вчера как раз пала старая овца, жир будут перетапливать.
Сара взяла в руки ботинок, принадлежавший Элизабет. Изящный и красиво сшитый, он был весь покрыт комьями грязи. Обуви Элизабет всегда доставалось больше всего. Большим пальцем Сара подковырнула пару комьев засохшей глины, повертела ботинок в руках.
— Не стоит тебе этого делать.
— Раньше только я это и делала, пока ты не появился.
От его глаз вновь разбежались морщинки, и он опять принялся негромко насвистывать душевную, знакомую мелодию.
— Она уезжает, знаешь? — спросила Сара.
— Мисс Элизабет? Да.
— Она говорит, я могу поехать с ней.
— Вот как?
— Говорит, Лондон, а потом Кент.
Он помолчал, потом кивнул:
— Тебе там понравится, я уверен. Нужно же тебе немного расправить крылышки. Пойдет на пользу.
Он покачал башмачок, внимательно осмотрел носок, пуговки, изящный изгиб подъема. Начищенная коричневая кожа тускло блестела, словно каштан.
— Но шесть недель! — возразила она. — Целых шесть недель, вот сколько это займет.
Джеймс повернулся к ней с открытой улыбкой:
— Когда вернешься, я по-прежнему буду здесь.
Сэр Уильям и Мария Лукас заехали за ними в экипаже ранним утром назначенного дня, так рано, что молодой петушок на осмоленной крыше курятника еще выводил свои рулады. Путешественникам предстояло проехать двадцать четыре мили, чтобы к полудню прибыть на Грейсчёрч-стрит, переночевать там и на другой день отправиться к Коллинзам.
Отгороженный от любопытных взглядов синим кожаным верхом экипажа, Джеймс, обхватив Сару за талию, подсадил ее на заднее сиденье. По сути дела, это было не сиденье, а запятки, на которых мог бы стоять лакей. Там же, рядом с Сарой, был закреплен багаж с самыми необходимыми вещами отъезжающих. Ноги девушки болтались в воздухе. Она поправила капор, аккуратно подвернула под себя полы плаща, чтобы не разметал ветер и подол не замялся.
Джеймс посмотрел на небо:
— По-моему, погода не испортится.
— Да.
— И тебя не слишком заляпает грязью.
— Со мной все будет хорошо.
Джеймс опоясал Сару багажным ремнем, закрепил его за поручень и застегнул пряжку. Чтобы сделать это, ему пришлось низко склониться над ней. Его запах (кожи, лошадей, сена), острая скула — она сохранит их в памяти и увезет с собой.
— Это недалеко, Лондон, — сказал он.
— Я знаю. Ты рассказывал.
— Извини. Я тебе надоел.
Сара замотала головой. А потом склонила ее набок, улыбнулась. Кажется. Самую чуточку.
— К полудню будете на месте.
Загрубевшим пальцем он дотронулся до ее щеки и отошел с непроницаемым лицом, ловко увернувшись от миссис Беннет. Та носилась вокруг экипажа и раздавала указания, так что мисс Элизабет, дожидавшаяся, пока ей помогут сесть, раздраженно краснела.
Миссис Беннет, как она изволила сообщить миссис Хилл, полностью смирилась с женитьбой мистера Коллинза на Шарлотте Лукас, однако зрелище, представшее теперь перед глазами, выбило леди из колеи: гордый отец и радостно взволнованная младшая сестра собираются навестить новобрачных, прихватив с собой одну из ее дочерей в роли незамужней подружки. Вынести это оказалось выше сил. Приветливость и любезность сэра Уильяма показались ей особенно вызывающими. Когда, сидя в коляске, он поклонился ей и благодушно высказался о погоде, миссис Беннет не сочла возможным согласиться:
— Боюсь, лондонская дорога будет ужасно грязной после этакого дождя.
— Что за беда, если в нашем распоряжении чудесный уютный экипаж, а в конце дороги ждут добрые друзья? — Джентльмен благодушно взмахнул рукой, отметая ее сомнения. — Мы позаботимся о вашей дорогой Лиззи, не волнуйтесь.
Миссис Беннет ничего не оставалось, как только кивнуть, поблагодарить его и отступить к остальным членам своего семейства, стоявшим у крыльца.
— Если бы вы только настояли на том, чтобы за мистера Коллинза вышла Лиззи, — прошипела миссис Беннет, обращаясь к супругу, — сейчас в этом экипаже сидела бы я, собираясь в гости к ней.
— Мне представляется весьма сомнительным, чтобы сэр Уильям, выйди Лиззи за мистера Коллинза, согласился бы доставить вас в Кент, сколь бы добрым соседом он для нас ни был.
— Вам доставляет удовольствие намеренно меня не понимать.
На виске у мистера Беннета пульсировала жилка, он сжал зубы. Не успел он открыть рот, а миссис Хилл уже понимала, что сейчас последует. Слова были холодными и тяжелыми, как стеклянные шарики.
— Поверьте, моя дорогая, есть свое, особое удовольствие в том, чтобы быть в этом уличенным.
Миссис Беннет, покраснев, принялась шумно возмущаться бессердечием мужа. Ее скороговорка была вполне предсказуема, как, собственно, и само проявление бессердечия.
Подойдя поближе к хозяйке, миссис Хилл предложила ей руку:
— Мэм?
Миссис Беннет обернулась к экономке, моргая, с трясущимся подбородком, и оперлась на протянутую руку:
— Благодарю вас, миссис Хилл.
Экономка молча кивнула, не поднимая глаз. На мистера Беннета она не взглянула.
— Ну вот, она уезжает, моя малышка, — обратилась миссис Беннет к спутнице. — Что ж, надеюсь, она найдет свое счастье. — И она отвернулась.
Вместе они поднялись по ступенькам на крыльцо. Миссис Беннет не прекращала тихих сетований, а миссис Хилл старалась, как могла, отвлечь и утешить ее малосодержательной болтовней, хотя и сама втайне разделяла чувства хозяйки: лучше бы Элизабет нашла свое счастье. А если она не собиралась искать свое счастье, тогда ей следовало хотя бы выйти замуж за мистера Коллинза и обеспечить себе и всем спокойную будущность.
Саре предстояло наконец-то увидеть мир. Частично он уже начал перед ней открываться. Правда, с того места, где она сидела, болтая ногами и подскакивая на каждом ухабе или рытвине, мир стремительно катился назад.
Лонгборн все уменьшался; дом почти сразу скрылся за кустами и деревьями, а затем и вовсе пропал за поворотом. На перекрестке с грохотом свернули, и вот скрылся из виду и перекресток, а дорога сузилась, потом мелькнуло дерево с обрубленными сучьями, осталось сзади, уменьшалось, уменьшалось, исчезло. Громыхая, их экипаж доехал
