Авторы «Pacta» использовали этимологию слова «казак», чтобы вывести историческую генеалогию новой нации. Согласно «Pacta», казаки в древние времена были известны как хазары и снискали славу за свои военные походы на различные государства, в частности на Византию («Imperia Orientalis»). Чтобы заключить с ними мир, византийский император даже согласился женить своего сына на дочери кагана, то есть хазарского князя. Согласно дальнейшему изложению, казацкую нацию поработили позже польские короли Болеслав Храбрый и Стефан Баторий, но она постоянно стремилась к свободе и, в конце концов, сбросила польское владычество под руководством гетмана Богдана Хмельницкого, которого Бог послал как защитника святого православия, прав отечества и вольностей Войска. При поддержке Швеции и Крыма Хмельницкий освободил Войско Запорожское и малороссийскую нацию. Казаки приняли протекторат Московской империи («Imperio Muscovitico»), надеясь, что московиты, будучи того же вероисповедания, сохранят их свободы, однако они были нарушены сразу после смерти Хмельницкого. Поэтому Мазепа должен был принять протекторат шведского короля ради единства родины и прав и вольностей Войска Запорожского[375].
Создатели казацкой нации начала XVIII века попытались отграничиться от политически опасного названия «Русь» и его истории, как и их преемники — создатели современной украинской нации начала XIX века, которые откажутся от традиционного названия своего русского отечества в пользу несколько противоречивого в то время названия «Украина».
Так видели историю казацкой нации сторонники Мазепы в изгнании, их взгляд на польский период казацкой истории имел много общего со взглядом русских писателей предыдущего периода. Но между этими двумя подходами существовали и важные отличия. Авторы «Pacta» отказались от попыток православных интеллектуалов 1620-х годов связать казачество с киевскими князьями. Они обошли киевский период, который был неоднозначным в этнонациональном смысле, поскольку смешивал московскую и русскую истории (даже в нарративах таких отчетливо прорусских авторов, как Софонович). Авторы «Pacta» полностью отделили казачество от Рюриковичей. Историю крещения Руси, которая была сверхважной для русской историографии, также опускали — вместе с Владимиром Великим. А взамен появился сюжет о хазарско-казацком князе, который установил патримониальные связи с Византией. Логика, видимо, была довольно проста: если московские цари доказывают, что Владимир был их предком, то казачество не может рассматривать его как своего предка.
Авторы «Pacta», безусловно, подверглись воздействию традиции польского сарматизма, которому была присуща привычка искать предков среди славных народов прошлого. Если поляки нашли их в сарматах, то украинские казаки остановились на хазарах. Историографическое оружие этот «казацкий сарматизм» также получал из польской историографии, в частности из хроники Мацея Стрыйковского, который считал хазар русским народом. Еще в 1676 году Иоанникий Галятовский сослался на Стрыйковского и хазарскую теорию происхождения казачества, но в конце доводы ее сторонников показались ему, видимо, неубедительными, поэтому он предпочел теорию, выводившую казачество из таинственного «Козерожца»[376]. Если «старые русины» Киева выражали свои сомнения, то казацкие авторы с энтузиазмом приняли хазарскую теорию, которая давала возможность подчеркнуть важность казацкого элемента для определения новой нации и предлагала ей совершенно независимую генеалогию. Текст Летописи Самовидца свидетельствует, что казачество в целом неохотно участвовало в великорусско-малороссийском, или даже русском дискурсе, который создали тогдашние церковные интеллектуалы, а взамен искало иную лексику, чтобы выразить свою сословную идентичность и политическую программу. Историческая парадигма, предложенная в «Pacta», давала казацким предводителям возможность экстраполировать их казацкую идентичность на прошлое и одеть ее в национальный костюм.
Мацей Стрыйковский. Гравюра неизвестного автора. До 1582 г.
Иоанникий Галятовский
Историческое вступление к «Pacta» очень близко краткому изложению истории казачества, поданному в летописи начала XVIII века, приписываемой казацкому старшине Григорию Грабянке. Летопись Грабянки — весьма изысканный исторический нарратив, который больше других тогдашних произведений опирается на доработку предыдущей историографии. Поэтому очень вероятно, что Грабянка и автор «Pacta» пользовались одними историческими источниками. Именно Грабянка предложил, пожалуй, самый подробный из известных ныне изложений хазарской теории происхождения казачества. Более того, Грабянка завершает «национализацию» казачества, начатую в «Pacta», тем, что находит библейские истоки казацкой нации. Его произведение связывает хазар с аланами, а этих вторых — со скифами, которые, в свою очередь, якобы происходят от Гомера — старшего сына библейского Иафета[377]. Вот так на страницах летописи казаки («народ малороссийский, прозванный казаками») предстают как нация с библейским статусом, ничем не хуже москвичей или русинов, которых автор «Синопсиса» выводил от общего предка Мосоха. Далее Грабянка объединяет хазарское и русское прошлое в истории «малороссийских казаков». И «Pacta», и нарратив Грабянки отражают склонность тогдашних казацких интеллектуалов подавать казачество как более древнее образование, чем его непосредственные соседи, и тем самым наделять его статусом отдельной нации.
В «Pacta» казацкую народ-нацию подают как храбрую, свободолюбивую и законопослушную, что кардинально отличает ее от главных соседей — Речи Посполитой и Московии. Польша с ее королями возникает в историческом вступлении в «Pacta» завоевателем и угнетателем казачества, которое восстало против нее в ответ на нарушение своих религиозных и иных прав. Текст «Pacta» довольно четко говорит о том, что все обвинения Петра в адрес Мазепы и его сторонников в том, что они планируют передать Украину Польше и ввести унию вместо православия, были всего-навсего пропагандистским маневром. Православие сохранило место в сознании авторов, которые хотели вывести Киевскую митрополию из-под руки Москвы, вернув ее в подчинение Константинополю. Если Польшу рассматривают в «Pacta» как другую нацию, то Московию не отграничивают от казачества на этнонациональной почве, а взамен трактуют как отдельное государство. Соответственно традиции, ведущей отсчет от 1658 года, когда в обращении к европейским правителям гетман Иван Выговский объяснял причины разрыва отношений с Москвой, авторы «Pacta» делали упор на то, что московиты нарушили их права, хотя обещали защиту, тем самым заставив Ивана Мазепу принять шведский протекторат. Разрыв приобретал легитимность при интерпретации начального соглашения между царем и казачеством как такого, в котором имелись обязанности обеих сторон,
