Посвятив первый день торжественному молебну, раздаче милостей и делам церковным, на второй патриарх поинтересовался, где томится обрученная невеста его сына? И вскорости в сопровождении изрядной свиты вошел на светлый, недавно выстроенный двор, стоящий примерно в полуверсте от крепости.
Тын высотой в рост человека, спрятанная под белым тесом земля. Хлев, сарай, рубленый дом без подклети в два жилья высотой. Это хозяйство явно предназначалось только для жилья: здесь не имелось ни амбаров для товара, ни сеновалов, ни загонов для скота, ни даже конюшни. Зато – ни мычания, ни блеяния, ни навозного духа. Только шелест ветра да потрескивание стволов близкого густого ельника. Отдыхать здесь было удобно и просторно. Если, конечно, семья не очень велика.
На крыльцо встречать высокого гостя вышли трое хозяев: смуглый, длинноносый и русобородый боярин в овчинном тулупе, наброшенном поверх полотняной рубахи, боярин в меховых шароварах и душегрейке – круглолицый с окладистой бородкой, и девица лет двадцати в дорогом охабне – фигуристая, кареглазая, с точеным личиком, густыми бровями, с длинной толстой косой.
Она была красива. Очень. Настолько, что даже у семидесятилетнего священника застучало сердце.
– Вот, значит, ты какова, Мария свет Ивановна… – проговорил патриарх. – Теперь я понимаю упорство своего сына.
– Благослови меня, отче, ибо я грешна, – склонила голову девушка.
– Давно ли ты была у причастия, раба Божья Мария?
– Ты желаешь меня исповедовать, святитель? – сразу поняла царская избранница. – Это ни к чему. Мне не в чем каяться. Я здорова. Я здорова ныне, была здорова во время смотрин и оставалась здорова до них. Я просто чем-то отравилась, святитель, и потому мучилась в Кремлевском тереме животом. Но все сие вскорости прошло.
– Как может отравиться тот, чью пищу пробует кравчая?
– Я не знаю, святитель. Но я здорова.
Патриарх Филарет подошел ближе и взял ее за руку. Подержал, глядя прямо в глаза, затем отступил и осенил широким крестным знамением.
– Да пребудет с тобою милость Господа нашего Иисуса Христа, раба Божья Мария. Его именем я отпускаю тебе все твои грехи. – Святитель поднял глаза и еще два раза перекрестил крыльцо. – Да пребудет с тобою милость Господа нашего раб Божий Александр, раб Божий Иван… – обратился он к хозяевам.
Затем повернулся, подошел к свите и достаточно громко сказал:
– Странно. Она выглядит вполне здоровой.
Новым утром обоз православного патриарха опять тронулся в путь и к апрелю наконец добрался до Тюмени. Святитель три дня отдыхал в просторном на диво Свято-Троицком монастыре, где строжайше наказал монахам построить наконец в святой обители церковь! И даже оставил на ее возведение вклад в полста рублей.
Затем отправился дальше, еще через неделю наконец-то добравшись до Тобольска, где торжественно провозгласил учреждение новой, Тобольской епархии, каковой надлежит нести слово Божие на земли Сибири – и далее, в новые просторы, всем обитающим в невежестве народам таинственного востока!
Там, в новой духовной столице, патриарха и его свиту застал ледоход. Путникам пришлось полные две недели ждать его окончания. А когда река очистилась, патриарх Филарет со свитой, оставив на кафедре новой епархии архиепископа Киприана, взошел на борт выстеленной коврами ладьи, тут же поднявшей алые паруса, и отправился в далекий обратный путь.
Одиннадцатого июня ладья подвалила к причалу под стенами Верхнетурья. Здесь, в Николаевском монастыре, святитель провел два дня в молитвах и отдыхе, а на третье утро снова заглянул на двор ссыльных поселенцев.
В этот раз царская избранница встретила его во дворе. Мария сидела за столом, перебирая гречневую крупу, и заметила патриарха задолго до того, как тот подошел к воротам:
– Благослови меня, святитель, ибо я грешна, – заученно произнесла девушка, встав и склонив голову.
– В прошлый раз, раба Божия, в тебе имелось куда меньше покаяния, нежели сейчас, – немного удивился патриарх.
– Я стараюсь быть смиренной, святитель, – призналась Мария. – Я говорю себе, что испытала свой глоток счастья, свой миг любви и возвышения и должна быть благодарна судьбе и не желать большего. Но порою… Порою меня охватывает гнев, горькая обида за несправедливые обвинения. В такие минуты я желаю зла… Многим… Я раскаиваюсь в этом, святитель. Я грешна и прошу искупления.
– Коли наказание свое ты несешь без преступления, то обида не является великим грехом. Трижды перед сном читай отче наш. Такой епитимии вполне достаточно. Я отпускаю тебе твои грехи, чадо. Теперь ты чиста пред Богом и людьми.
– Подожди, святитель! – вдруг спохватилась девушка, побежала в дом и вскоре вернулась с деревянной чашей, украшенной снаружи золотой спиралью и самоцветами. – Вот, святитель. Эту чашу сандалового дерева подарила мне матушка Михаила Федоровича, как своей невестке. В знак своего благословения. Но я… Я так и не стала той, кого она желала увидеть. Передай ее обратно матушке Марфе с моей благодарностью и поклоном. Я стану молиться за ее здоровье.
Мария вложила драгоценный сосуд в руки святителя, низко поклонилась и быстрым шагом ушла в дом, пряча от патриарха непрошеные слезы.
Святитель Филарет перекрестил ее спину, вернулся к свите, пожал плечами и снова удивленно произнес:
– Боярышня Хлопова выглядит совершенно здоровой!
В Верхотурье начинался ямской тракт, и потому дальше в Москву патриарх помчался стремительно, как птица, на перекладных лошадях, каковых меняли в его возке на придорожных ямах каждые тридцать верст. И уже первого августа Филарет ступил в свои патриаршие палаты в Чудовом монастыре.
Послушники, понятно, кинулись топить баню, трудники принесли уставшему с дороги первосвященнику хлеб, мед, квас и тонко нарезанную белорыбицу. А вскорости порог патриарших палат переступила и истомившаяся новой разлукой инокиня Марфа. Крепко обняла мужа, чмокнула в обе щеки:
– Наконец-то ты здесь, сердечный мой! Я в одиночестве ужо вся истосковалась. Клялся намедни более не расставаться, а сам тут же на полгода сгинул, ни весточки, ни привета!
– Разве же это «сгинул», Ксюшенька? – улыбнулся патриарх и крепко поцеловал супругу в губы. – Отлучился ненадолго. Чай, не в чужие земли катался, в свои, православные!
Обнимая жену, он отступил к столу, налил себе кваса, утолил жажду и вдруг вспомнил:
– Кстати, лебедушка моя, хочу вопрос один задать, каковой меня всю дорогу мучил. Тебе, насколько я понимаю, Мария Хлопова не по душе с самого начала была?
– Ведьма она, Филарет! – Тотчас блеснули жаром глаза монашки. – Истинно ведьма! Да еще и крамольница! Приворотом сердечко Мишино заморочила, змеюкой в семью нашу заползла. Хорошо хоть, вскрылся заговор сей вовремя…
– Она благодарность тебе прислала и поклон. Благодарность за твое благословение на брак ее и Михаила. И раз уж с семьей не сложилось, подарок твой возвращает…
Святитель Филарет взял со стола деревянную чашу с золотой спиралью и протянул жене.
– Что за чушь? – поморщилась монашка. – Не давала я этой ведьме никаких благословений! И подарков не дарила и вовсе ничего знать про нее не хочу!
– Вот и я подумал, что странно, – кивнул святитель. –
