– Мурза Регым Кули? – почтительно поклонился ему пожилой монах в черной рясе. – Святитель ждет тебя, сарацин. Ступай за мной.
По узкой лестнице гость поднялся на второй этаж, вошел в просторную горницу, выстеленную коврами, с обитыми кошмой стенами, со множеством шкафов и сундуков, с большим столом из красного дерева в самом центре. За столом сидел седобородый старец в потрепанной рясе и белом клобуке, занятый чтением каких-то бумаг.
– Гость прибыл, святитель, – поведал инок.
– Хорошо, отец Тихон, – поднял голову старец. – Ступай.
Монах поклонился, вышел наружу, затворил створки.
И губы патриарха тут же растянулись в широкой улыбке.
– Мурза Регым! – развел он руками.
– Боярин Федор! – в точности повторил его жест престарелый сарацин.
Святитель поднялся из-за стола, подошел к гостю и крепко его обнял:
– Сколько лет, сколько зим?!
– Четверть века как один день, боярин! – ответил гость.
– Не называй меня Федором, – отступив, попросил святитель. – Ныне я патриарх церковный, рекомый святителем Филаретом. Могли ли мы подумать тогда на Волге, что я стану главой православного христианства?
– Могли ли мы тогда подумать, друг мой, что я стану первым советником хана хивинского Авгана? – усмехнувшись, пожал плечами хивинский гость.
– Но в чем я точно уверен, дорогой мой мурза, – улыбнулся святитель, – так это в том, что ты все еще пьешь токмо хмельной мед и ничего более!
Патриарх подошел к одному из шкафов, открыл и достал высокую крынку.
– Вчера попросил принести и прибрал, – объяснил он. – Инокам не стоит знать, что православный святитель водит дружбу с сарацинскими правителями.
– С сарацинским послом, – поправил его гость.
– Да, кое-что все-таки остается прежним, – кивнул святитель. – Ты опять посол, я опять встречаю, и мы опять пьем хмельной мед из общей крынки.
Патриарх протянул гостю горшок. Тот принял и с видимым удовольствием сделал несколько больших глотков. Вернул угощение хозяину, и тот тоже выпил. Вместе они вернулись к столу.
– Ну, сказывай, дружище. Как живешь, как семья?
– Вроде неплохо, друг мой, – пожал плечами мурза. – У меня красивая жена, трое сыновей и две дочери. Авган верит мне, как самому себе, и возвысил до первого советника. Что еще нужно мирному человеку, чтобы благополучно встретить старость?
– Одна жена? – удивился святитель. – Разве Коран не дозволяет вам четырех?
– Любовь зла, друг мой. Моя ненаглядная Зульфия пообещала кастрировать меня, если я приведу в дом кого-то еще. И я очень опасаюсь, что мурза Зарив, ее отец, после этого еще и посадит меня на кол. Кочевники плохо понимают Коран, но зело чтут родственные связи.
Святитель рассмеялся, отпил меда, протянул крынку гостю. Тот отпил и поинтересовался:
– А как сложилась твоя судьба, друг мой?
– Если честно, то не знаю, Регым, – пожал плечами патриарх. – Мой сын царь, я глава церкви, моя жена живет в соседнем монастыре. Коли смотреть по месту, то выше, чем я ныне состою, невозможно подняться никому из смертных. Если по желанию… Возможно, если бы я мог спать со своей любимой супругой в одной постели, да рядом с детской, полной юных голосов, то чувствовал бы себя намного лучше. Но жизнь, друг мой, обратно не повернуть. Приходится довольствоваться тем, что есть.
– Сын сидит на троне, ты сам на другом, жена жива и здорова. – Хивинский посол укоризненно покачал головой. – Боюсь, Федор, мало кто в этом мире поймет твои терзания…
За разговором друзья осушили одну крынку, затем вторую, взялись за третью.
– Так зачем ты желал встретиться со мной, мурза Регым? – наконец-то вспомнил и о державных интересах патриарх.
– Смута у нас зреет, дружище, – развел руками сидящий на сундуке посол. – О делах таких напрямую не сказывают, боярин, однако же преданные люди доносят, что братья хана Авгана, Ибар и Абиш, подбивают кочевые племена на восстание и ссылаются на поддержку русского царя.
– Но это ложь!
– Я ответил так же, боярин, – развел руками сарацин. – Но что проку от моих слов?
– Я понял тебя, друг мой, – отставил опустевший кувшин святитель и в задумчивости пригладил бороду. – Если хивинцы не верят твоему слову… Тогда мы направим к хану Авгану царское посольство с заверениями в дружбе и обещаниями любой помощи в трудные годины. Надеюсь, после сего никто не усомнится, кому именно в ваших краях благоволит мой сын.
– Это станет весьма ясным знаком, друг мой, и хорошей поддержкой моему господину. Со своей стороны, в знак нашей благодарности, прошу принять в подарок ладью с лучшей кошмой из кладовых Хивинского ханства! Она уже стоит возле московского причала и ждет твоей воли. – Гость поднялся и с благодарным поклоном прижал ладонь к груди. – Я знал, что мы поймем друг друга, боярин!
– Тесная дружба с Хивинским ханством принесет пользу обеим державам, мурза Регым, – согласно кивнул патриарх.
Сарацин вздохнул:
– Кажется, мы заговорили, как посол и правитель, друг мой.
– Это потому, что мои запасы хмельного меда подошли к концу, мурза, – виновато улыбнулся первосвятитель. – Но я надеюсь, мы видимся не в последний раз?
– Я тоже очень на это надеюсь, друг мой. – Гость подошел ближе к столу и указал на деревянную чашу, обвитую золотой спиралью, уже давно прижившуюся на краю стола. Патриарх не первый год складывал в нее срезанные с грамот печати. – Скажи, боярин Федор, кто подарил тебе сей сосуд?
– Почему ты решил, что это подарок, мурза? – удивился патриарх.
– Потому что такие чаши сам себе никто и никогда не покупает… – Гость перевернул миску и вытряхнул содержимое на стол. Провел пальцем по внутренней стороне: – Ты видишь эти тонкие черные прожилки, боярин? Таковая древесина бывает токмо у одного материала. У анчара, мертвого дерева. Ты можешь его не знать, оно растет лишь в Индии и на юге Хивы. Но уж мы-то помним о нем всегда! Анчар очень ядовит. Листья, сок, яблоки – любые его плоды парализуют человека, коли он проглотил совсем чуть-чуть, и убивают, если съел слишком много. Даже просто попав на кожу, капли его сока оставляют глубокие ожоги. А если сделать из древесины анчара кубок, чашку или тарелку, то яд из этой посуды станет проникать в пищу и убивать своего владельца. Самое глубокое коварство подобных подарков в том, что искать отраву в пище бесполезно. Пища становится ядовитой токмо после того, как ее положат в чашу. Обычно никто даже не понимает, в чем дело. Все едят одно и то же, пьют одно и то же, а мучается животом токмо один. Отравление принимают за болезнь, и зачастую даже лекарство от оной наливают в ядовитый сосуд.
– Анчар… – одними губами прошептал святитель.
– Тебе повезло, что ты не стал из нее кушать, друг мой. Но твой недоброжелатель, раз уж ты уцелел, наверняка попытается найти иной способ лишить тебя жизни. Посему, боярин, вот тебе мой дружеский совет: обязательно вспомни, кто подарил тебе сию чашу и скорейше посади его на кол! Мне не
