С этими словами хивинский посол обнял патриарха, отступил, вежливо поклонился хозяину и покинул покои святителя.
– Анчар… – снова повторил святитель Филарет и медленно сжал кулак. Оглушительно рявкнул: – Ти-ихон!!! Дьяка Разбойного приказа ко мне!
* * *Сводчатый подвал Чудова монастыря освещали пять масляных светильников и одна жаровня, в которой прогорали толстые дубовые ветки. Одетый в рясу палач, опоясанный кнутом, проверял, как двигается веревка дыбы, подбивая ногой солому. Свежую, желтенькую до нарядности солому, постеленную здесь, дабы впитывала кровь, не давая ей пачкать мощенный известковыми плитами пол.
За столом сидели патриарх Филарет, дьяк Борис Репнин и двое стряпчих, один из которых выставил на стол чернильницу и теперь раскладывал перья и листы бумаги.
– Нам надобно узнать, Борис Александрович, кто принес царской избраннице сию чашу! – поставил на стол злополучный сосуд патриарх. – И почему наши лекари, столь чудесные и всеведающие, не смогли отличить отравление от бесплодия? А еще узнать, кто все это затеял. Кто в нашем дворце есть столь хитрый отравитель и душегуб?!
– Найдем, святитель, не беспокойся.
Первым в подвал привели араба. Тощий смуглый лекарь выглядел спокойным, только легонько дергал головой. Впрочем, доставившие его приставы силу покамест не применяли, общались уважительно, с должным почтением. Мало ли, вдруг самим еще понадобится к Балсырю за помощью обращаться?
– Пиши, – кивнул стряпчему дьяк Разбойного приказа. – По повелению святителя Филарета и в его присутствии я, князь Борис Репнин, провожу сыск по поводу недуга боярской дочери Марии из рода Хлоповых. По делу сему испрашивается лекарь, оную дщерь осмотревший. – Дьяк немного выждал, давая слуге время записать слова, и обратился к подозреваемому: – Ведомо нам, лекарь Балсырь, что тебя первого пригласили для излечения царской избранницы и ты определил ее как неспособную к деторождению. По каковым признакам ты сделал таковой вывод?
Араб, до того с нервным любопытством смотревший на дыбу и на жаровню, резко повернулся и замахал руками:
– Не-ет, не-ет! Невеста царская здорова совершенно, чадородию ее порухи нет! Мыслю я, сластей она излишне наелась, и оттого рвота у нее случилась и боли живота. Кабы она просто воду пила и скоромную кашу кушала, за два дня болезнь закончилась бы, следа никакого не оставив.
Патриарх и дьяк переглянулись, и князь Репин удивленно переспросил:
– Ты нашел невесту здоровой, Балсырь?
– Не совсем здоровой, нет, – мотнул головой араб. – Но лечения никакого ей не надобно. Сиречь было не надобно, когда осматривал. Токмо покой, питье и пресная пища. Рис, пшено, греча.
– Кому ты о сем сказывал?
– Старшему боярину по болезням… – потер лоб лекарь. – С бородой рыжей…
– Князь Салтыков?
– Верно! – обрадовался араб. – Окольничий Михайло Салтыков!
Святитель и дьяк переглянулись снова.
– Ты записал? – спохватившись, спросил у стряпчего Борис Александрович.
– В точности, княже! – уверил тот.
– Благодарю за помощь, лекарь Балсырь, – поднялся святитель со своего места. – Мы просим тебя о сем разговоре никому ничего не сказывать. Вестимо, нам придется очную ставку проводить. Нехорошо выйдет, коли подозреваемый сможет к ней подготовиться.
– Я всегда рад помочь праведному суду, – с хорошо заметным облегчением поклонился араб.
Патриарх взял со стола чашу, подошел к нему.
– Анчар! – многоопытный лекарь понял все с первого взгляда. – Ее подарили невесте? Коварно… Тот, кто отправил избранницу в ссылку, спас ей жизнь.
– Почему?
– Анчар не убивает сразу, святитель. Такая чаша травит по чуть-чуть. Каждый раз в еду проникает совсем немножко яда. В горячую и жидкую больше, в холодную меньше. Нужна неделя али две, даже три, дабы накопить… Смертельное количество. Ссыльные не едят с золотой посуды. Как только девицу потащили на возок, она перестала получать яд.
– Благодарю тебя, Балсырь, – широко перекрестился патриарх. – Да пребудет с тобою милость Господа нашего, Иисуса Христа!
Араб вздрогнул, кашлянул, но предпочел промолчать.
– Проводите нашего гостя до его дома, – распорядился святитель и вернулся к столу.
– Балсырь сказал что-то еще? – поинтересовался Борис Александрович, заметивший перемену в настроении патриарха.
– Матушке Марфе очень не нравилась избранница моего сына, – опустился обратно за стол святитель Филарет. – Посему она поспешила сослать ее при первых же признаках хвори. И тем спасла… Выходит, моя жена про анчар ничего не ведала. Это не она!
Святитель поставил чашу на стол, еще раз облегченно вздохнул, перекрестился и приказал:
– Пусть позовут схизматика!
Похожий на одуванчика лекарь Валентин – тонкие ножки в суконных чулках и пухлое тело в коротком плаще, – увидев дыбу и жаровню, тут же побледнел и стал постоянно часто сглатывать.
– Ведомо нам, лекарь Валентин, что ты был приглашен для излечения царской избранницы и определил ее как неспособную к деторождению, – спокойно зачитал с листа князь Борис Александрович. – По каковым признакам ты сделал таковой вывод?
– Нихт, найн! – замотал головой немец. – Я есмь нашел печеночную желтуху! Немного лечения, и она исцелилась! Чадородие хорошо, желудочные болячки деторождению не мешают!
– Кому ты о сем поведал?
– Э-э-э… Князь Салтыков, Михаил! – торопливо погладил себя по животу лекарь. – Они есть… Заплатил и забрал лекарство!
Святитель подманил свободного стряпчего, указал на чашу. Служитель взял ее, отнес к немцу.
– Что?! – не понял тот.
Патриарх Филарет догадался, что немец не имеет об анчаре ни малейшего представления, и кивнул стряпчему, дабы тот вернул главную улику на место.
– Не рассказывай никому о сем допросе, лекарь Валентин. Ты понадобишься Разбойному приказу для очной ставки, – сказал ему князь Репнин и вытянул руку к приставам: – Проводите немца до его дома!
– Коли лекари не сговорились, – задумчиво проговорил святитель Филарет, – то ответ мы уже нашли. Вестимо, Балсырь и Валентин сказали Салтыкову, что раба Божья Мария почти здорова, хворь мала и скоро исчезнет. Но всем прочим боярам Михаил Михайлович отчего-то поведал, что невеста для чадородия непригодна. Выходит, он и есть главный заговорщик. Посылай за ним стражу. Посмотрим, признается али нет?
– Кабы он не солгал, святитель, Мария Ивановна осталась бы в тереме и продолжила кушать из этой чаши, – погладил лежащий перед ним опросник дьяк Разбойного приказа.
– Она бы пила лекарство из этого самого сосуда… – задумчиво согласился патриарх. – И могла умереть. Выходит, Михаил Салтыков тоже ничего не подозревал про ядовитую миску? Тогда у нас открывается сразу два заговора вместо одного. Отравление и измена. Что же, княже, давай разбираться…
* * *Обстоятельный сыск не бывает быстрым.
Поперва вызванный на допрос князь Михаил Салтыков свою вину отрицал, но после очных ставок покаялся.
Однако же очные ставки выявили, что Борис Михайлович тоже знал об обмане – лекарь Валентин вспомнил, что сказывал о печеночной желтухе и ему.
Вызванный для допроса князь Борис Салтыков неожиданно взял всю вину на себя. Поведал дьяку Разбойного приказа и святителю о случившейся с боярским сыном Иваном Хлоповым ссоре, после которой он воспылал ко всей семье Хлоповых лютой ненавистью и решил изжить царскую избранницу.
Правда, старательно оговаривая себя и выгораживая родичей, он даже не подозревал, как именно на самом деле отравили Марию Ивановну. Несмотря
