На следующий день мы перелетели в Канаду, и там Ельцин выступал перед канадским парламентом. Не исключаю, что кто-то накануне вечером провел с Борисом Николаевичем воспитательную работу. Там уже он был опять в хорошей форме, выступил достаточно хорошо, это был фактически римейк того спича, который он произносил в Вашингтоне. С поправками на канадскую специфику, с этой страной у нас были традиционно достаточно развитые торговые отношения. Помню, как он встречал гостей перед своим выступлением вместе с премьером Канады, в светло-сером костюме, снова бодрый, подтянутый.
В общем, это было два Ельцина. Которых я лично видел во время поездки. Потом я еще несколько раз видел такого Ельцина со знаком плюс на закрытых встречах. Но в публичном пространстве я все чаще наблюдал другого Ельцина. Того, что прославился на весь мир, когда дирижировал оркестром в Берлине в конце августа 1994 года на церемонии по поводу завершения вывода Западной группы войск из Германии.
Я бы сказал, что его пьяные эскапады в Канзасе были провозвестниками того позора, который обрушился на страну уже в 1994 году. И это было естественно, потому что, чем старше Ельцин становился, тем больше он сдавал. Ему было все труднее удержаться на этой грани между собственно президентским стилем и президентом, срывающимся в алкоголизм.
Американцы этим пользовались. Позже была опубликована книга заместителя госсекретаря США Строуба Тэлботта «Билл и Борис», где подробно описывалось, как американцы намеренно спаивали Ельцина. В частности, во время обедов с Биллом Клинтоном. Клинтон мог выпить полбокала белого вина. Ельцин выпивал 5–6 бокалов. И потом на переговорах он вел себя исключительно решительно, очень хотел понравиться американцам, затыкал рот своим советникам и принимал такие решения, которые были выгодны США, например по югославскому кризису.
Здесь надо уточнить, каким образом я оказался свидетелем того, как действовала наша дипломатия в эпоху раннего Ельцина. В августе 1991 года провалился так называемый ГКЧП, в силу исключительно плохо подготовленной акции по переходу власти от Горбачева и недопущению прихода к власти Бориса Ельцина. После этого в короткие сроки было принято решение о запрете КПСС (знаменитый документ, который Ельцин публично показал Горбачеву). После этого закрылась и та организация, в которой я работал, а именно ЦК КПСС и его международный отдел, где я был одним из консультантов. В комплекс зданий на Старой площади вселилась веселая ватага новой демократической администрации, которая прежде всего с большим интересом стала заниматься той собственностью, которой располагал ЦК КПСС: пансионатами, поликлиниками, домами, квартирами. И занималась этим долгие годы, потому что все это надо было перераспределить и поделить. Продать и распродать.
Оставаться в системе власти в такой ситуации было сложно и затруднительно. У меня было несколько предложений. Работа в государственном аппарате меня не привлекала, потому что государство развалилось, а каким будет новое государство, тогда было совершенно непонятно. Я принял предложение возглавить международное направление в газете «Московские новости», которое поступило от нового главного редактора Лена Карпинского, занявшего этот пост вместо Егора Яковлева, перешедшего на телевидение (он был назначен генеральным директором «Останкино»).
Карпинский меня позвал, поскольку у меня тогда была репутация не только как сотрудника международного отдела, но также политолога и публициста. Так я оказался заместителем главного редактора «Московских новостей». И с Ельциным ездил в той группе журналистов, которые освещали его зарубежные поездки.
Кроме того, в 1992–1993 годах я довольно часто получал приглашения от пресс-службы МИД в этом же качестве присоединиться к команде Андрея Козырева, которая тоже осуществляла поездки за рубеж с разными целями. Наиболее интересная поездка была в марте 1992 года в ЮАР, когда мы поехали устанавливать дипотношения с Южной Африкой. Та сама была тогда на грани перехода от государства апартеида к государству черного большинства. И нас еще принимал Филипп Декерк, последний премьер-министр белых в Южной Африке.
Должен сказать, что мы были знакомы с Андреем Козыревым в период моей работы в ЦК и его работы в МИД. Он возглавлял департамент, я был консультантом в международном отделе, то есть должности были сравнимые по уровню, и мы достаточно тесно общались при подготовке различных документов. Но это до 1990 года, когда Козырева сделали министром иностранных дел Российской Федерации, которая уже тогда вошла в оппозицию к Советскому Союзу и начала проводить свою собственную внешнюю политику по поиску сил за рубежом, которые могли бы поддерживать Бориса Ельцина в его игре против Михаила Горбачева.
Меня приглашали в эти мидовские поездки не просто так. Козырев, как я понимаю, имел по моему поводу некоторые планы. И дважды я получал приглашения присоединиться к его политической команде в качестве советника министра. В декабре 1991 года я получил первое такое приглашение, но отклонил его, потому что только вышел на работу в «Московские новости». И второе приглашение я получил во время поездки в ЮАР. Тогда я тоже отказался. Мне было малопонятно, куда идет российская государственная машина. Было видно, что она находится в чудовищном состоянии. Престижность работы в государственных структурах резко упала.
В общем, я не принял этих приглашений. Но еще несколько лет меня звали в поездки с Козыревым. С Ельциным я летал в Великобританию, США, Канаду, Японию, Китай, Южную Корею. И перестал с его пулом летать в 1993 году, после октябрьских событий в Москве. Тогда я уже глубоко разочаровался в той и внешней, и внутренней политике, которую проводила действующая власть.
«Московские новости», надо отдать им должное, перешли тогда в оппозицию к Борису Ельцину, такую демократическую оппозицию. Они критиковали его не с точки зрения коммунистических или социал-демократических воззрений, а с либеральных позиций, в какой степени он перестал соответствовать критериям демократии. Помню, тогда возник фундаментальный спор, который обозначил ухудшение отношения нашей так называемой демократической общественности к Лене Карпинскому. Когда Егор Гайдар после известных событий октября 1993 года призвал «раздавить гадину». И Карпинский выступил публично в «Московских новостях» и задал вопрос: «Вы предлагаете раздавить гадину? Очертите контуры гадины!»
Карпинский был убежден:
