До этого Фрид был послом США в Польше и был известен весьма русофобскими взглядами. Я с ним до этого уже встречался и знал, что он отличается тем, что очень занудно излагает свои позиции. И перспектива в очередной раз выслушивать его рассуждения меня нисколько не обрадовала, напротив, привела в состояние некоторого уныния. Но другие мои коллеги с ним не встречались и не возражали: ну, Фрид так Фрид.
А дальше случилось непредвиденное. Через 40 минут в RoosveltHall стремительно вошла одетая в красный костюм Кондолиза Райс. Деловая, энергичная, подтянутая. И сказала: «Я все-таки нашла время для встречи с вами. Хочу, чтобы вы донесли до Москвы определенный месседж. Месседж состоит в том, что эта администрация не собирается конфликтовать с вами. Эта администрация хочет выстроить с вами отношения. Потому что для нас важны контроль над ядерным вооружением, разрешение региональных конфликтов. Для нас важна борьба с государствами-изгоями, которые бросают вызов современному миропорядку. И мы хотим быть с вами партнерами».
Это были неожиданные слова. До этого мы слышали от Кондолизы Райс и ее коллег совсем другие разговоры, в основном о том, как надо поставить на место Россию. И вдруг выясняется, что мы уже почти привилегированные партнеры. И если мы ими еще не стали, то утвердить США и Россию в этой роли — одна из задач администрации Буша-младшего.
Беседа продлилась около часа и была весьма содержательной. В чем была причина такого поворота? Вернувшись в гостиницу, я понял, что произошло. Встреча с Райс прошла 1 апреля, а в ночь с 31 марта на 1 апреля китайский «МиГ» столкнулся с американским самолетом-разведчиком над Южно-Китайским морем. Вероятно, намеренно столкнулся, специально задев «американца» крылом. Самолет-разведчик после этого не смог продолжать полет и был вынужден сесть на одном из китайских островов. Видимо, была специально поставлена задача его повредить и посадить.
Как посчитали в Пекине, самолет США пересек воздушную границу Китая. В итоге китайцы целую неделю продержали у себя экипаж и отказались поддаться на давление США, которые требовали сразу же — завтра! — вернуть экипаж и самолет. В итоге самолет вернули только через пару месяцев, предварительно разобрав его по винтику и изучив вдоль и поперек.
В гостинице я увидел газету Washington Post со статьей на первой полосе о том, что, возможно, грядет военный конфликт с Китаем. Беспрецедентная история — китайцы повредили и вынудили сесть американский военный борт! США обвиняли китайцев в намеренной провокации. А Пекин, в свою очередь, обвинял американцев в нарушении китайского воздушного пространства. Возникла очень острая ситуация. Чуть ли не впервые за долгие годы Пекин мерялся силами с Вашингтоном.
На следующий день в New York Times появилась статья известного специалиста по стратегическим вопросам Эдварда Латтвака. Суть ее сводилась к следующему: Вашингтон может себе позволить конфликт с Пекином, если у него хорошие отношения с Россией. Вашингтон может также позволить себе конфликтовать с Москвой, если у него хорошие отношения с Китаем. Но Вашингтон не может позволить себе находиться в плохих отношениях одновременно и с Москвой, и с Пекином. Позже такую же позицию сформулировал патриарх американской дипломатии Генри Киссинджер.
Этот эпизод, думаю, серьезно повлиял на начинающую администрацию Джорджа Буша. Ведь к России, помимо общего недовольства ее поведением, у новой администрации не было конкретных претензий. С Китаем же возникла ситуация настоящего конфликта. В тот момент вообще непонятно было, что произойдет с экипажем (а на борту было 24 человека). США как сверхдержава № 1 должна была вынудить Пекин вернуть самолет и экипаж. Но как? Начинать войну? Нельзя. А не начинать — значит, стерпеть пощечину, плевок в лицо от нарождающейся новой сверхдержавы.
Тогда проявились контуры потенциально длительной конфронтации США с Китаем как с государством, способным бросить вызов интересам США и даже их практическим действиям. Возможно, этот эпизод повлиял на дальнейшие расклады. Возможно, и желание новой администрации США выстроить собственную сумму отношений с Россией. Так или иначе, ситуация к середине 2001 года изменилась.
В июне состоялась встреча двух лидеров в Любляне, где Джордж Буш произнес знаменитую фразу: «Я заглянул в глаза Путина и увидел там его душу». Это было начало личной дружбы между Путиным и Бушем. Тогда многим показалось, что эта дружба может стать важнейшим фактором стабилизации российско-американских отношений и перевода их из зоны взаимных обвинений и взаимного раздражения в зону сотрудничества и партнерства.
Этот сценарий, казалось, получил свое подтверждение после трагических событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне. Первым иностранным лидером, который позвонил Бушу, чтобы выразить свои соболезнования по этому поводу и предложить сотрудничество в «войне с терроризмом», был Владимир Путин. Ближайшие союзники Соединенных Штатов прореагировали через несколько часов, а кто-то и через день-два. Это надолго запомнил Буш. Он говорил: «Помню, как Владимир мне первым позвонил. В отличие от этих французов. Ширак ждал сутки, чтобы позвонить и выразить свою поддержку».
В ноябре того же года состоялась встреча Буш — Путин в Кроуфорде, штат Техас. Буш принимал Путина на собственном ранчо. Они катались на электрокаре, носили техасские шляпы, ели шашлык. Давно российско-американские отношения не казались столь безоблачными.
Однако, как и следовало ожидать, это потепление оказалось краткосрочным. Но примерно полгода — с июня по ноябрь — в отношениях Москвы и Вашингтона был период ясного потепления. На мой взгляд, связано это с тем, что Владимир Путин хотел заключить с администрацией Джорджа Буша — младшего некое неформальное соглашение, что-то вроде «новой Антанты», если использовать слово «entente» в его изначальном французском значении, как «согласие», «взаимопонимание».
Такая договоренность могла быть заключена на следующих основаниях:
Первое. Крупнейшие державы столкнулись с беспрецедентной угрозой со стороны международного терроризма. И Россия готова помогать США, учитывая, что
