— Утрамбовать?
— Что?
— Утрамбовать, господин лейтенант? Могилу. Тогда и остальная войдет, а сверху наложим камней. От лисиц и волков.
— Они сюда не доберутся. Могила достаточно глубока. А кроме того…
Мюллер подумал о том, что лисицам и волкам и без того хватает корма, зачем им разрывать могилы.
— Чепуха, — сказал он, — что это вам пришло в голову?
— Случается.
Мюкке бесстрастно посмотрел на Мюллера. «Еще один безмозглый дурак, — подумал он. — Почему-то всегда производят в офицеры никуда не годных людей, а настоящие парни погибают. Вот как Рейке».
Мюллер покачал головой.
— Из оставшейся земли сделайте могильный холм, — приказал он. — Так лучше будет. И поставьте крест.
— Слушаюсь, господин лейтенант.
Мюллер приказал роте построиться и уйти. Он командовал громче, чем нужно. Ему постоянно казалось, что старые солдаты не принимают его всерьез. Так оно, впрочем, и было.
Зауэр, Иммерман и Гребер накидали из оставшейся земли небольшой холмик.
— Крест не будет держаться, — заметил Зауэр. — Земля слишком рыхлая.
— Конечно.
— И трех дней не простоит.
— А тебе что, Рейке близкий родственник?
— Попридержи язык. Хороший был парень. Что ты понимаешь.
— Ну, ставим крест или нет? — спросил Гребер.
Иммерман обернулся.
— А… наш отпускник. Ему некогда!
— А ты бы не спешил? — спросил Зауэр.
— Мне отпуска не дадут, и ты, навозный жук, это отлично знаешь.
— Ясно, не дадут. Ведь ты, пожалуй, не вернешься.
— А может, и вернусь.
Зауэр сплюнул. Иммерман презрительно засмеялся.
— А может, я даже по своей охоте вернусь.
— Да разве тебя поймешь. Сказать ты все можешь. А кто знает, какие у тебя секреты.
Зауэр поднял крест. Длинный конец был внизу заострен. Он воткнул крест и несколько раз плашмя ударил по нему лопатой. Крест глубоко вошел в землю.
— Видишь, — обратился он к Греберу. — И трех дней не простоит.
— Три дня — срок большой, — возразил Иммерман. — Знаешь, Зауэр, что я тебе посоветую. За три дня снег на кладбище так осядет, что ты сможешь туда пробраться. Раздобудь там каменный крест и притащи сюда. Тогда твоя верноподданническая душа успокоится.
— Русский крест?
— А почему бы и нет? Бог интернационален. Или ему тоже нельзя?
Зауэр, отвернулся:
— Шутник ты, как я погляжу. Настоящий интернациональный шутник!
— Я стал таким недавно. Стал, Зауэр. Раньше я был другим. А насчет креста — это твоя выдумка. Ты сам вчера предложил.
— Вчера, вчера! Мы тогда думали, это русский. А ты всякое слово готов перевернуть.
Гребер поднял свою лопату.
— Ну, я пошел, — заявил он. — Ведь мы тут кончили, да?
— Да, отпускник, — ответил Иммерман. — Да, заячья душа! Тут мы кончили.
Гребер ничего не ответил. Он стал спускаться с холма.
Отделение разместилось в подвале, куда свет проникал через пробоину в потолке. Как раз под пробоиной четверо, кое-как примостившись вокруг ящика, играли в скат. Другие спали по углам. Зауэр писал письмо. Подвал, довольно просторный, должно быть, принадлежал раньше кому-нибудь из местных заправил; он был более или менее защищен от сырости.
Вошел Штейнбреннер.
— Последние сообщения слышали?
— Радио не работает.
— Вот свинство! Оно должно быть в порядке.
— Ну, так приведи его в порядок, молокосос, — ответил Иммерман. — У того, кто следил за аппаратом, уже две недели как оторвало голову.
— А что там испортилось?
— У нас больше нет батарей.
— Нет батарей?
— Ни единой. — Иммерман, осклабившись, смотрел на Штейнбреннера. — Но может, оно заработает, если ты воткнешь провода себе в нос: ведь твоя голова всегда заряжена электричеством. Попробуй-ка!
Штейнбреннер откинул волосы.
— Есть такие, что не заткнутся, пока не обожгутся.
— Не напускай туману, Макс, — ответил спокойно Иммерман. — Уж сколько раз ты доносил на меня, всем известно. Ты востер, что и говорить. Это похвально. Да только, на беду, я отличный механик и неплохой пулеметчик. А такие здесь нужны сейчас больше, чем ты. Вот почему тебе так не везет. Сколько, собственно, тебе лет?
— Заткнись!
— Лет двадцать? Или даже девятнадцать? А у тебя уже есть чем похвастать. Уже лет пять-шесть как ты гоняешься за евреями и предателями нации. Честь тебе и слава! Когда мне было двадцать, я гонялся за девчонками.
— Оно и видно!
— Да, — ответил Иммерман. — Оно и видно.
Вошел Мюкке.
— Что у вас тут опять?
Никто не ответил ему. Все считали Мюкке дураком.
— Что у вас тут такое, я спрашиваю!
— Ничего, господин фельдфебель, — отозвался Бернинг, сидевший ближе к входу. — Мы просто разговаривали.
Мюкке посмотрел на Штейнбреннера.
— Что-нибудь случилось?
— Десять минут назад передавали последние сообщения.
Штейнбреннер встал и посмотрел вокруг. Никто не проявлял интереса. Только Гребер прислушался. Картежники спокойно продолжали игру. Зауэр не поднимал головы от своего письма. Спящие усердно храпели.
— Внимание! — заорал Мюкке. — Оглохли вы, что ли? Последние сообщения! Слушать всем! В порядке дисциплины!
— Так точно, — ответил Иммерман.
Мюкке метнул в него сердитый взгляд. На лице Иммермана было написано внимание — и только. Игроки побросали карты на ящик, рубашками вверх, не собрав их в колоду. Они берегли секунды, чтобы сразу же, когда можно будет, приняться за игру. Зауэр слегка приподнял голову.
Штейнбреннер вытянулся.
— Важные новости! Передавали в «Час нации». Из Америки сообщают о крупных забастовках. Производство стали парализовано. Большинство военных заводов бездействует. Саботаж в авиационной промышленности. Повсюду проходят демонстрации под лозунгом немедленного заключения мира. Правительство неустойчиво. Со дня на день ожидают его свержения.
Он сделал паузу. Никто не откликнулся. Спящие проснулись и лежали, почесываясь. Через пробоину в потолке талая вода капала в подставленное ведро. Мюкке громко сопел.
— Наши подводные лодки блокируют все американское побережье. Вчера потоплены два больших транспорта с войсками и три грузовых судна с боеприпасами; всего тридцать четыре тысячи тонн за одну эту неделю. Англия на своих развалинах умирает с голоду. Морские пути повсюду перерезаны нашими подводными лодками. Создано новое секретное оружие, в том числе управляемые по радио бомбардировщики, которые могут летать в Америку и обратно без посадки. Атлантическое побережье превращено в сплошную гигантскую крепость. Если противник решится на вторжение, мы сбросим его в океан, как было уже раз, в 1940 году.
Игроки снова взялись за карты. Комок снега плюхнулся в ведро.
— Хорошо бы сейчас сидеть в приличном убежище, — проворчал Шнейдер, коренастый мужчина с короткой рыжей бородой.
— Штейнбреннер, — спросил Иммерман, — а насчет России какие новости?
— Зачем они вам?
— Затем, что ведь мы-то здесь. Кое-кого это интересует. Например, нашего друга Гребера. Отпускника.
Штейнбреннер колебался. Он не доверял Иммерману. Однако партийное рвение превозмогло.
— Сокращение линии фронта почти закончено, — заявил он. — Русские обескровлены гигантскими потерями. Новые укрепленные позиции для контрнаступления уже готовы. Подтягивание наших резервов завершено. Наше контрнаступление с применением нового оружия будет неудержимо.
Он поднял было руку, но тут же опустил ее. Трудно сказать о России что-нибудь вдохновляющее, каждый слишком хорошо видел, что здесь происходит. Штейнбреннер стал вдруг похож на усердного ученика, который изо всех сил старается не засыпаться на экзамене.
— Это, конечно, далеко не все. Самые важные новости хранятся в строжайшем секрете. О них нельзя говорить даже в «Час нации». Но абсолютно верно одно: мы
