— А можно проверить рану? — спросил Лебенталь.
— Едва ли, — сказал Бергер. — Эсэсовцам это наверняка не удастся. Это был предпоследний коренной зуб. К тому же челюсть сейчас окоченела.
Они положили труп Ломана перед бараком. Утренняя перекличка закончилась. Они ожидали прибытия катафалка.
Агасфер стоял рядом с Пятьсот девятым. Губы у него дрожали.
— Старик, по этому не нужно читать каддиш, — сказал Пятьсот девятый. — Он был протестантом.
Агасфер поднял глаза.
— Это ему не повредит, — проговорил он спокойно, продолжая свое бормотание.
Появился Бухер. За ним шел Карел, мальчик из Чехословакии. Ноги у него были тоненькие, как палочки, а лицо — крохотное, как кулачок, под слишком крупным черепом. Его слегка пошатывало.
— Иди назад, Карел, — сказал Пятьсот девятый. — Здесь для тебя слишком холодно.
Юноша покачал головой и подошел ближе. Пятьсот девятый знал, почему тот хотел остаться. Ломан иногда делился с ним своим хлебом. Ведь по сути это были похороны Ломана; отсюда начинался бы его скорбный путь на кладбище, были бы венки и цветы с горьким запахом, были бы молитвы и плач, в общем, все, что они еще могли бы сделать для него. А сейчас они могли лишь постоять здесь и без единой слезинки поглазеть на тело, освещаемое лучами утреннего солнца.
— А вот и катафалк, — проговорил Бергер.
Раньше в лагере были только санитары из крематория. Потом, когда умирающих прибавилось, появилась машина, в которую впрягали сивую лошадь. Когда лошадь сдохла, стали использовать отслуживший свой век грузовик с плоским кузовом и решеткой, какие используются для перевозки забитого скота. Грузовик объезжал барак за бараком и собирал мертвецов.
— Санитар из крематория здесь?
— Нет.
— Тогда придется грузить самим. Позовите Вестгофа и Мейера.
— Ботинки, — вдруг прошептал взволнованно Лебенталь.
— Да. Но он ведь должен иметь что-то на ногах. У нас есть что-нибудь под рукой?
— В бараке еще валяется обувь Буксбаума. Я сейчас принесу.
— Встаньте здесь кружком, — сказал Пятьсот девятый. — Быстро! Следите, чтобы меня никто не увидел.
Он опустился рядом с телом Ломана на колени. Остальные встали таким образом, чтобы его загораживать от грузовика, остановившегося перед семнадцатым бараком, и охранников на ближайших сторожевых башнях. Ему удалось быстро снять ботинки. Они были слишком велики. Ступни ног у Ломана состояли только из костей.
— А где вторая пара? Быстро, Лео!
— Здесь…
Лебенталь вышел из барака. Драные ботинки он держал под курткой. Войдя в круг, он повернулся так, что ботинки вывалились у него как раз перед Пятьсот девятым, который в свою очередь вложил в руки Лебенталю снятые. Лебенталь стал засовывать ботинки под куртку, снизу до самых плечей. После этого он вернулся в барак. Пятьсот девятый натянул драные ботинки Буксбаума на ноги Ломана и, покачиваясь, встал. Машина остановилась перед восемнадцатым бараком.
— Кто за рулем?
— Сам дежурный, Штрошнейдер.
— И как только об этом можно было забыть! — сказал Пятьсот девятому вернувшийся Лебенталь. — Подошвы ведь еще целы.
— Их можно продать?
— Обменять.
— Ну, значит, обменять.
Машина подъехала ближе. Тело Ломана лежало под солнцем. Приоткрытый рот вытянулся в кривой улыбке, один глаз светился, как желтая роговая пуговица. Никто ничего не говорил. Все смотрели на него. А он удалялся от них куда-то в бесконечность.
Грузили трупы секций «Б» и «Д».
— Поехали! — закричал Штрошнейдер. — Вам что, нужно еще объяснять? А ну, бросай вонючек наверх!
— Пошли, — сказал Бергер.
В то утро в секции «Д» было только четыре трупа. Для первых трех место еще нашлось. Но потом грузовик оказался переполненным. Ветераны не могли сообразить, куда деть труп Ломана: мертвецы лежали до самого верха друг на друге. Большинство из них окоченели.
— Давай наверх, — прокричал Штрошнейдер. — Мне еще вас надо торопить? Пусть двое залезут наверх, свиньи вы ленивые! Это единственная работа, которая от вас еще требуется. Подыхать и грузить!
Поднять труп Ломана снизу на грузовик им никак не удавалось.
— Бухер! Вестгоф! — сказал Пятьсот девятый. — Пошли!
Они положили труп снова на землю. Лебенталь, Пятьсот девятый, Агасфер и Бергер помогали Бухеру и Вестгофу залезть на машину. Бухер добрался уже почти до самого верха, но поскользнулся и чуть было не упал. Он уцепился за что-то, это оказался чей-то труп, да еще не окоченевший. Труп пополз и вместе с Бухером съехал вниз. Страшно было наблюдать за тем, как труп соскользнул на землю, словно состоял из одних позвонков.
— Черт возьми! — заорал Штрошнейдер. — Что это за свинство?
— Скорее, Бухер! Еще раз! — прошептал Бергер. Тяжело дыша, они снова помогли Бухеру забраться наверх. На этот раз ему удалось зацепиться.
— Сначала другой труп, — сказал Пятьсот девятый. — Он еще мягкий. Его легче продвинуть вперед.
Это был труп женщины. Он казался тяжелее, чем обычные лагерники. У нее еще были груди. Она умерла, но не от голода. У нее остались груди, а не кожные мешки. Она не сидела в женском отделении, примыкавшем к Малому лагерю. Тогда она была бы совсем истощенной. Судя по всему, она имела отношение к обменному лагерю евреев с южноамериканскими въездными документами; там еще сидели семьями.
Штрошнейдер слез со своего водительского места и увидел труп женщины.
— Ну там, возбудились, что ли, козлы вы этакие?
Его рассмешила собственная шутка. Как специально выделенный дежурный крематорской команды, он вовсе не обязан был сам садиться за руль. Но он делал это, потому что речь шла о машине. Раньше он работал шофером и разъезжал, где только можно. К тому же, садясь за руль, он постоянно был в прекрасном настроении.
Восьмером они наконец-то снова забросили мягкий труп наверх. Дрожа от изнеможения, они приподняли Ломана, в то время как Штрошнейдер плевал в них жевательный табак. После женского трупа Ломан показался им очень легким.
— Привяжите его покрепче, — прошептал Бергер Бухеру и Вестгофу. — Привяжите одну руку к другой.
Наконец им удалось просунуть руку Ломана через боковую решетку машины. В результате рука вылезла наружу, а поперечина придерживала труп под мышкой.
— Готово, — сказал Бухер, спрыгивая на землю.
— Готово, эй вы, саранча?
Штрошнейдер рассмеялся. Десять суетившихся скелетов напоминали ему гигантских кузнечиков, которые хлопотали над сложившим крылышки одиннадцатым.
— Эй вы, саранча, — повторил он, бросив взгляд на ветеранов. Никто из них не засмеялся. Они лишь пыхтели, поглядывая на край грузовика, из которого торчали ноги мертвецов. Причем не одного, а многих. Среди них было несколько детских ног в белой грязной обуви.
— Ну, — проговорил Штрошнейдер, садясь за руль, — кто из вас, тифозников, следующий?
Все молчали. У Штрошнейдера как ветром сдуло хорошее настроение.
— Засранцы, — пробурчал он. — Даже это вы не способны понять.
Вдруг он дал резко газ. Мотор загрохотал, как пулеметный залп. Скелеты
