— Хуже.
— Значит, тысячу. Это уже, прямо скажем, наглость!
Силверс махнул рукой.
— Она действительно потребовала кое-что, но не в этом дело. — Он приподнялся со своего светло-голубого дивана и, трясясь от злости, пропищал тоненьким голоском: — «Что ты мне подаришь, если я влезу к тебе в кроватку…» А потом, как взрыв бомбы: «Daddy».[33]
Я с интересом слушал его рассказ.
— Daddy! — воскликнул я. — У нас в Европе так называют папашу. Тяжелый удар, когда тебе за пятьдесят. Однако здесь в этом нет ничего оскорбительного.
Здесь «daddy» ласкательно называют тридцатилетних. Так же, как девяностолетних называют «darling»[34] или «girl».[35] Америка — молодая нация, и она боготворит молодость.
Силверс слушал меня с видом человека, которого ранили пулей в живот. Потом он покачал головой.
— К сожалению, все выглядело иначе. Я мог бы надавать себе оплеух за то, что не удержал язык за зубами, но разве может коммерсант смолчать? Растерявшись, я спросил, что она имеет в виду. Понимаете, я, разумеется, готов был заплатить — и вполне прилично. Я ведь известен своей добротой, меня только расстроило это слово «daddy». Оно прозвучало для меня как «дедушка». Но она решила, что я буду скупердяйничать, и напрямик заявила своим деревянным кукольным голоском, что если уж она идет бай-бай — так и сказала: «бай-бай с таким стариком», то, естественно, должна на этом что-нибудь заработать. У «Баллокса» на Уилшер-бульваре она видела пальто из верблюжьей шерсти. И было бы…
Силверсу отказал голос.
— И как же вы поступили? — спросил я с интересом. Мне понравилось выражение «деревянный кукольный голосок».
— Как поступает джентльмен в подобной ситуации! Заплатил и выкинул нахалку вон.
— Заплатили сполна?
— Отдал все, что было под рукой.
— Да, это все не очень приятно, я вас понимаю.
— Вы меня вообще не понимаете! — раздраженно воскликнул Силверс. — Это не финансовый шок, а психологический, когда дешевая потаскуха называет вас старым развратником. Да и как вам это понять? Вы один из самых бесчувственных людей, каких мне приходилось видеть.
— Это верно. Кроме того, существуют вещи, которые понятны только твоим ровесникам, например, разница в возрасте. И чем больше стареешь, тем заметнее становится эта разница. Восьмидесятилетние считают семидесятилетних молокососами и озорниками. Странное явление!
— Странное явление! Это все, что вы можете сказать?
— Разумеется, — ответил я осторожно. — Вы же ждете от меня серьезного отношения к такой чепухе, господин Силверс.
Он уже готов был вспылить, но вдруг в глазах антиквара вспыхнула искра надежды, как будто профессор Макс Фридлендер подтвердил подлинность принадлежавшего Силверсу сомнительного Питера де Коха.
— Просто это звучит забавно, когда речь идет о таком человеке, как вы, — продолжал я.
Он задумался.
— А что будет, если такая шутка повторится? Естественным следствием будет импотенция. Уже на этот раз у меня было такое ощущение, будто на меня выплеснули ушат ледяной воды. Что мне делать с этим страхом, который сидит во мне?
— Тут есть два пути, — сказал я после недолгого раздумья. — Первый: напиться и как гусар — вперед без разбора, правда, есть одно «но»: в состоянии опьянения многие становятся импотентами, пока не протрезвеют, таким образом, здесь двойной риск. Второй путь — это тактика гонщика после аварии: немедля пересесть на другой автомобиль и продолжать гонку. Тут уж шок исключен — нет времени.
— Но у меня-то он был!
— Это вы себе внушили, господин Силверс. Боязнь неудачи стала вашей навязчивой идеей, только и всего. Слова благодарности застряли у него в бороде.
— Вы так считаете?
— Совершенно определенно.
Он стал заметно успокаиваться.
— Странно, — сказал он немного спустя. — Как неожиданно все может утратить всякий смысл — успех, положение, деньги — от одного простого, глупого слова какой-то девчонки! Будто все на свете тайком стали коммунистами.
— Что?
— Я хочу сказать, что все люди равны — никому не скрыться.
— Ах, вот как вы это воспринимаете! — сказал я.
Силверс ухмыльнулся. Он снова был на коне.
— Я полагаю, ни один человек не верит, что стареет. Он понимает это, но не верит.
— А вы сами? Верите? Так как же насчет моего увольнения?
— Мы можем оставить все по-прежнему. Достаточно и того, что вы по вечерам будете в моем распоряжении.
— После семи часов — сверхурочные.
— Вы будете получать жалованье. И никаких сверхурочных. В данный момент вы зарабатываете больше, чем я.
— А ваш шок полностью прошел, господин Силверс! Полностью!
Глава 26
Я просидел над рукописью несколько часов. Многие ситуации казались мне надуманными, и вообще весь сценарий был неудачен. Я правил рукопись до часу ночи. Часть сцен была состряпана по вульгарным шаблонам популярных ковбойских фильмов о Диком Западе. Та же гангстерская мораль, те же банальные ситуации, когда противники одновременно выхватывают пистолеты и каждый старается выстрелить первым. Все это по сравнению с тем, что происходило в Германии с ее бюрократически рассчитанными убийствами, с воем бомб и грохотом орудий, производило впечатление безобидного фейерверка. Я понял, что даже у авторов, набивших руку на фильмах ужасов, не хватает фантазии, чтобы представить себе все происходившее в третьем рейхе. Как ни странно, но это не поразило меня так сильно, как я боялся, примитивность этой писанины, наоборот, настроила меня на иронический лад.
К счастью, Скотт позвал меня на коктейль из тех, что затягиваются до бесконечности. Я спустился к бассейну, где сидели гости.
— Готово, Роберт? — спросил Скотт.
— Нет еще, но на сегодня с меня хватит. А сейчас мне хочется чего-нибудь выпить.
— У нас есть настоящая русская водка и виски любой марки.
— Виски, — сказал я. — Мне не хотелось бы сразу напиваться до бесчувствия.
Я вытянулся в шезлонге, поставил стакан прямо на землю и, закрыв глаза, стал слушать музыку из фильма «Серенада Солнечной долины». Через некоторое время я снова открыл глаза и посмотрел в калифорнийское небо. И мне показалось, будто я плыву в прозрачном бездонном море без горизонта, без конца и края. Внезапно около меня раздался голос Холта.
— Что, уже утро? — спросил я.
— Еще нет. Я просто пришел взглянуть, чем вы тут занимаетесь, ответил он.
— Я пью виски. Наш контракт вступает в силу только завтра. Еще есть вопросы?
— Вы читали сценарий?
Я повернулся и стал рассматривать его озабоченное помятое лицо. Говорить о сценарии я не желал, мне хотелось забыть прочитанное.
— Завтра, — отрезал я. — Завтра вы получите сценарий со всеми моими замечаниями.
— Почему не сейчас? Тогда к завтрашнему дню я подготовил бы все, что нам необходимо. Так мы сэкономим целых полдня. Время не терпит, Роберт.
Я понял, что отделаться от него мне не удастся. «А правда, почему не сейчас?» — подумал я. Почему не здесь, где столько девочек и водки, под безмятежным ночным небом этого сумасшедшего мира? Почему не растолковать ему здесь,
