— Фрау Пат… — послышалось мне. — Скорее…
— Что случилось? — крикнул я.
Она не могла перевести дух:
— Скорее. Фрау Пат… несчастье.
Я побежал по песчаной лесной дорожке к дому. Деревянная калитка не поддавалась. Я перемахнул через нее и ворвался в комнату. Пат лежала в постели с окровавленной грудью и судорожно сжатыми пальцами. Изо рта у нее еще шла кровь. Возле стояла фройляйн Мюллер с полотенцем и тазом с водой.
— Что случилось? — крикнул я и оттолкнул ее в сторону.
Она что-то сказала.
— Принесите бинт и вату! — попросил я. — Где рана? Она посмотрела на меня, ее губы дрожали.
— Это не рана…
Я резко повернулся к ней.
— Кровотечение, — сказала она.
Меня точно обухом по голове ударили:
— Кровотечение?
Я взял у нее из рук таз:
— Принесите лед, достаньте поскорее немного льда. Я смочил кончик полотенца и положил его Пат на грудь.
— У нас в доме нет льда, — сказала фройляйн Мюллер.
Я повернулся. Она отошла на шаг.
— Ради бога, достаньте лед, пошлите в ближайший трактир и немедленно позвоните врачу.
— Но ведь у нас нет телефона…
— Проклятье! Где ближайший телефон?
— У Массмана.
— Бегите туда. Быстро. Сейчас же позвоните ближайшему врачу. Как его зовут? Где он живет? Не успела она назвать фамилию, как я вытолкнул ее за дверь:
— Скорее, скорее бегите! Это далеко?
— В трех минутах отсюда, — ответила фройляйн Мюллер и торопливо засеменила.
— Принесите с собой лед! — крикнул я ей вдогонку.
Я принес свежей воды, снова смочил полотенце, но не решался прикоснуться к Пат. Я не знал, правильно ли она лежит, и был в отчаянии оттого, что не знал главного, не знал единственного, что должен был знать: подложить ли ей подушку под голову или оставить ее лежать плашмя.
Ее дыхание стало хриплым, потом она резко привстала, и кровь хлынула струей. Она дышала часто, в глазах было нечеловеческое страдание, она задыхалась и кашляла, истекая кровью; я поддерживал ее за плечи, то прижимая к себе, то отпуская, и ощущал содрогания всего ее измученного тела. Казалось, конца этому не будет. Потом, совершенно обессиленная, она откинулась на подушку.
Вошла фройляйн Мюллер. Она посмотрела на меня, как на привидение.
— Что же нам делать? — спросил я.
— Врач сейчас будет, — прошептала она. — Лед… на грудь, и, если сможет… пусть пососет кусочек…
— Как ее положить?.. Низко или высоко?… Да говорите же, черт возьми!
— Пусть лежит так… Он сейчас придет. Я стал класть ей на грудь лед, почувствовав облегчение от возможности что-то делать; я дробил лед для компрессов, менял их и непрерывно смотрел на прелестные, любимые, искривленные губы, эти единственные, эти окровавленные губы…
Зашуршали шины велосипеда. Я вскочил. Врач.
— Могу ли я помочь вам? — спросил я. Он отрицательно покачал головой и открыл свою сумку. Я стоял рядом с ним, судорожно вцепившись в спинку кровати. Он посмотрел на меня. Я отошел немного назад, не спуская с него глаз. Он рассматривал ребра Пат. Она застонала.
— Разве это так опасно? — спросил я.
— Кто лечил вашу жену?
— Как, то есть, лечил?.. — пробормотал я. — Какой врач? — нетерпеливо переспросил он.
— Не знаю… — ответил я. — Нет, я не знаю… я не думаю…
Он посмотрел на меня:
— Но ведь вы должны знать…
— Но я не знаю. Она мне никогда об этом не говорила.
Он склонился к Пат и спросил ее о чем-то. Она хотела ответить. Но опять начался кровавый кашель. Врач приподнял ее. Она хватала губами воздух и дышала с присвистом.
— Жаффе, — произнесла она наконец, с трудом вытолкнув это слово из горла.
— Феликс Жаффе? Профессор Феликс Жаффе? — спросил врач. Чуть сомкнув веки, она подтвердила это. Доктор повернулся ко мне: — Вы можете ему позвонить? Лучше спросить у него.
— Да, да, — ответил я, — я это сделаю сейчас же, а потом приду за вами! Жаффе?
— Феликс Жаффе, — сказал врач. — Узнайте номер телефона.
— Она выживет? — спросил я.
— Кровотечение должно прекратиться, — сказал врач. Я позвал горничную, и мы побежали по дороге. Она показала мне дом, где был телефон. Я позвонил у парадного. В доме сидело небольшое общество за кофе и пивом. Я обвел всех невидящим взглядом, не понимая, как могут люди пить пиво, когда Пат истекает кровью. Заказав срочный разговор, я ждал у аппарата. Вслушиваясь в гудящий мрак, я видел сквозь портьеры часть смежной комнаты, где сидели люди. Все казалось мне туманным и вместе с тем предельно четким. Я видел покачивающуюся лысину, в которой отражался желтый свет лампы, видел брошь на черной тафте платья со шнуровкой, и двойной подбородок, и пенсне, и высокую вздыбленную прическу; костлявую старую руку с вздувшимися венами, барабанившую по столу… Я не хотел ничего видеть, но был словно обезоружен — все само проникало в глаза, как слепящий свет.
Наконец мне ответили. Я попросил профессора.
— К сожалению, профессор Жаффе уже ушел, — сообщила мне сестра.
Мое сердце замерло и тут же бешено заколотилось. — Где же он? Мне нужно переговорить с ним немедленно.
— Не знаю. Может быть, он вернулся в клинику.
— Пожалуйста, позвоните в клинику. Я подожду. У вас, наверно, есть второй аппарат.
— Минутку. — Опять гудение, бездонный мрак, над которым повис тонкий металлический провод. Я вздрогнул. Рядом со мной в клетке, закрытой занавеской, щебетала канарейка. Снова послышался голос сестры: — Профессор Жаффе уже ушел из клиники.
— Куда?
— Я этого точно не знаю, сударь.
Это был конец. Я прислонился к стене.
— Алло! — сказала сестра, — вы не повесили трубку?
— Нет еще. Послушайте, сестра, вы не знаете, когда он вернется?
— Это очень неопределенно.
— Разве он ничего не сказал? Ведь он обязан. А если что-нибудь случится, где же его тогда искать?
— В клинике есть дежурный врач.
— А вы могли бы спросить его?
— Нет, это не имеет смысла, он ведь тоже ничего не знает.
— Хорошо, сестра, — сказал я, чувствуя смертельную усталость, — если профессор Жаффе придет, попросите его немедленно позвонить сюда. — Я сообщил ей номер. — Но немедленно! Прошу вас, сестра.
— Можете положиться на меня, сударь. — Она повторила номер и повесила трубку.
Я остался на месте. Качающиеся головы, лысина, брошь, соседняя комната — все куда-то ушло, откатилось, как блестящий резиновый мяч. Я осмотрелся. Здесь я больше ничего не мог сделать. Надо было только попросить хозяев позвать меня, если будет звонок. Но я не решался отойти от телефона, он был для меня как спасательный круг. И вдруг я сообразил, как поступить. Я снял трубку и назвал номер Кестера. Его-то я уж застану на месте. Иначе быть не может.
И вот из хаоса ночи выплыл спокойный голос Кестера. Я сразу же успокоился и рассказал ему все. Я чувствовал, что он слушает и записывает.
— Хорошо, — сказал он, — сейчас же еду искать его. Позволю. Не беспокойся. Найду. Вот все и кончилось. Весь мир успокоился. Кошмар прошел. Я побежал обратно.
— Ну как? —
