Я услышал, как Пат зашевелилась, и пошел к ней. Она лежала с открытыми глазами.
— Что со мной творится, Робби, с ума можно сойти! — сказала она. — Опять я спала как убитая.
— Так это ведь хорошо, — ответил я.
— Нет, — она облокотилась на подушку. — Я не хочу, столько спать.
— Почему же нет? Иногда мне хочется уснуть и проспать ровно пятьдесят лет.
— И состариться на столько же?
— Не знаю. Это можно сказать только потом.
— Ты огорчен чем-нибудь?
— Нет, — сказал я. — Напротив. Я как раз решил, что мы оденемся, пойдем куда-нибудь и роскошно поужинаем. Будем есть все, что ты любишь. И немножко выпьем. — Очень хорошо, — ответила она. — Это тоже пойдет в счет нашего великого банкротства?
— Да, — сказал я. — Конечно.
Глава 21
В середине октября Жаффе вызвал меня к себе. Было десять часов утра, но небо хмурилось и в клинике еще горел электрический свет. Смешиваясь с тусклым отблеском утра, он казался болезненно ярким, Жаффе сидел один в своем большом кабинете. Когда я вошел, он поднял поблескивающую лысиной голову и угрюмо кивнул в сторону большого окна, по которому хлестал дождь:
— Как вам нравится эта чертова погода?
Я пожал плечами:
— Будем надеяться, что она скоро кончится.
— Она не кончится.
Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Потом взял карандаш, постучал им по письменному столу и положил на место.
— Я догадываюсь, зачем вы меня позвали, — сказал я.
Жаффе буркнул что-то невнятное.
Я подождал немного. Потом сказал:
— Пат, видимо, уже должна уехать…
— Да…
Жаффе мрачно смотрел на стол.
— Я рассчитывал на конец октября. Но при такой погоде… — Он опять взял серебряный карандаш.
Порыв ветра с треском швырнул дождевые струи в окно. Звук напоминал отдаленную пулеметную стрельбу.
— Когда же, по-вашему, она должна поехать? — спросил я.
Он взглянул на меня вдруг снизу вверх ясным открытым взглядом.
— Завтра, — сказал он.
На секунду мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног. Воздух был как вата и липнул к легким. Потом это ощущение прошло, и я спросил, насколько мог спокойно, каким-то далеким голосом, словно спрашивал кто-то другой: — Разве ее состояние так резко ухудшилось?
Жаффе решительно покачал головой и встал.
— Если бы оно резко ухудшилось, она вообще не смогла бы поехать, — заявил он хмуро. — Просто ей лучше уехать. В такую погоду она все время в опасности. Всякие простуды и тому подобное…
Он взял несколько писем со стола.
— Я уже все подготовил. Вам остается только выехать. Главного врача санатория я знал еще в бытность мою студентом. Очень дельный человек. Я подробно сообщил ему обо всем.
Жаффе дал мне письма. Я взял их, но не спрятал в карман. Он посмотрел на меня, встал и положил мне руку на плечо. Его рука была легка, как крыло птицы, я почти не ощущал ее.
— Тяжело, — сказал он тихим, изменившимся голосом. — Знаю… Поэтому я и оттягивал отъезд, пока было возможно.
— Не тяжело… — возразил я.
Он махнул рукой:
— Оставьте, пожалуйста…
— Нет, — сказал я, — не в этом смысле… Я хотел бы знать только одно: она вернется?
Жаффе ответил не сразу. Его темные узкие глаза блестели в мутном желтоватом свете.
— Зачем вам это знать сейчас? — спросил он наконец.
— Потому что если не вернется, так лучше пусть не едет, — сказал я.
Он быстро взглянул на меня:
— Что это вы такое говорите?
— Тогда будет лучше, чтобы она осталась.
Он посмотрел на меня.
— А понимаете ли вы, к чему это неминуемо приведет? — спросил он тихо и резко.
— Да, — сказал я. — Это приведет к тому, что она умрет, но не в одиночестве. А что это значит, я тоже знаю.
Жаффе поднял плечи, словно его знобило. Потом он медленно подошел к окну и постоял возле него, глядя на дождь. Когда он повернулся ко мне, лицо его было как маска.
— Сколько вам лет? — спросил он. — Тридцать, — ответил я, не понимая, чего он хочет.
— Тридцать, — повторил он странным тоном, будто разговаривал сам с собой и не понимал меня. — Тридцать, боже мой! — Он подошел к письменному столу и остановился. Рядом с огромным и блестящим столом он казался маленьким и как бы отсутствующим. — Мне скоро шестьдесят, — сказал он, не глядя на меня, — но я бы так не мог. Я испробовал бы все снова и снова, даже если бы знал точно, что это бесцельно.
Я молчал. Жаффе застыл на месте. Казалось, он забыл обо всем, что происходит вокруг. Потом он словно очнулся и маска сошла с его лица. Он улыбнулся:
— Я определенно считаю, что в горах она хорошо перенесет зиму.
— Только зиму? — спросил я.
— Надеюсь, весной она сможет снова спуститься вниз.
— Надеяться… — сказал я. — Что значит надеяться?
— Все вам скажи! — ответил Жаффе. — Всегда и все. Я не могу сказать теперь больше. Мало ли что может быть. Посмотрим, как она будет себя чувствовать наверху. Но я твердо надеюсь, что весной она сможет вернуться.
— Твердо?
— Да. — Он обошел стол и так сильно ударил нотой по выдвинутому ящику, что зазвенели стаканы. — Черт возьми, поймите же, дорогой, мне и самому тяжело, что она должна уехать! — пробормотал он.
Вошла сестра. Знаком Жаффе предложил ей удалиться. Но она осталась на месте, коренастая, неуклюжая, с лицом бульдога под копной седых волос.
— Потом! — буркнул Жаффе. — Зайдите потом!
Сестра раздраженно повернулась и направилась к двери. Выходя, она нажала на кнопку выключателя. Комната наполнилась вдруг серовато-молочным светом. Лицо Жаффе стало землистым.
— Старая ведьма! — сказал он. — Вот уж двадцать лет, как я собираюсь ее выставить. Но очень хорошо работает. — Затем он повернулся ко мне. — Итак?
— Мы уедем сегодня вечером, — сказал я.
— Сегодня?
— Да. Уж если надо, то лучше сегодня, чем завтра. Я отвезу ее. Смогу отлучиться на несколько дней.
Он кивнул и пожал мне руку. Я ушел. Путь до двери показался мне очень долгим.
На улице я остановился и заметил, что все еще держу письма в руке. Дождь барабанил по конвертам. Я вытер их и сунул в боковой карман. Потом посмотрел вокруг. К дому подкатил автобус. Он был переполнен, и из него высыпала толпа пассажиров. Несколько девушек в черных блестящих дождевиках шутили с кондуктором. Он был молод, белые зубы ярко выделялись на смуглом лице. «Ведь так нельзя, — подумал я, — это невозможно! Столько жизни вокруг, а Пат должна умереть!»
Кондуктор дал звонок, и автобус тронулся. Из-под колес взметнулись снопы брызг и обрушились на тротуар. Я пошел дальше. Надо было предупредить Кестера и достать билеты.
* * *К двенадцати часам дня я пришел домой и успел сделать все, отправил даже телеграмму в санаторий.
— Пат, — сказал я, еще стоя в дверях, — ты успеешь уложить вещи до вечера?
— Я должна уехать?
— Да, — сказал
