Вот для чего будет этот драматический полет. А когда фюрер уступит еще несколько дней, то это станет триумфом британской дипломатии, о котором раструбят миру по радио. Факты об этом, отпечатанные на машинке Ланни в одном из лондонских отелей, уже нескольких недель лежали на столе президента Рузвельта. И все, что Ланни мог получить сейчас, было бы мрачным удовлетворением, говорившим: "Я предупреждал вас об этом". А поскольку это было так, он отказался слушать чьи-либо возбужденные речи, а будет спать, а утром не предложит Золтану ехать в аэропорт и присоединиться к ликующим толпам, встречающих премьер-министра. Скорее всего, пара пойдёт смотреть картины и будет обсуждать цены и клиентов, как будто бы Европа уже не стояла на пороге второй мировой войны.
Мысли Золтана были в запутанном состоянии. Он был мирным человеком, человеком широких взглядов, хорошим европейцем, который не имел ни с кем никаких разногласий по вопросам национальности, вероисповедания или политической идеологии. Он встречал людей на приятных залитых солнцем полях искусства. Его род занятий включал одновременно и бизнес, и удовольствие. Он позволял ему передвигаться по всему западному миру. Он научился вежливо слушать, что говорят другие люди, и, если бы они попытались втянуть его в полемику, то он сказал бы им, что любитель искусства должен быть выше всех сражений. Теперь ему казалось, что мир сходит с ума, что цивилизация совершает самоубийство. Он принял за действительность сценическую постановку, получившую название "Мюнхен". Чемберлен действительно пытался сохранить мир в Европе, и Золтан ждал исхода в болезненной неизвестности. Таково было настроение среднего неосведомленного человека во всем мире, и Ланни должен был присоединиться к миллионам других, говоря: "Господи, помоги ему!"
VЧеловек с черным зонтиком приземлился в аэропорту Мюнхена и был немедленно доставлен к бронепоезду фюрера, который отвёз его в Берхтесгаден. Везде толпы приветствовали его. В Бергхоф его доставили на автомобиле, а нацистское радио рассказало, как фюрер вышел с непокрытой головой под дождем поприветствовать его. В течение трех часов два государственных мужа сидели в кабинете Гитлера только с переводчиком. Затем официальное коммюнике объявило, что они имели "всеобъемлющий и откровенный обмен мнениями". Позже, рассказывая об этом в Палате общин, премьер-министр сказал, что у него там сложилось впечатление, что "канцлер обдумывал немедленное вторжение в Чехословакию".
Чемберлен продолжил петь: "В вежливых, но вполне определенных словах герр Гитлер дал понять, что он решил, что судетские немцы должны иметь право на самоопределение и на возвращение в рейх, если они пожелают". В этих последних словах премьер-министр повторил один из любимых обманов герра Гитлера. Нельзя было поверить, что он сделал это по наивности. Конечно, Джеральд или Седди или какой-либо другой из его постоянных сотрудников министерства иностранных дел должны были сообщить ему, что судетские немцы никогда не принадлежали Рейху, так как они покинули Германию девятьсот лет назад. А что касается "самоопределения", то этих немцев об этом никто не спрашивал. "Определились" нацистские агенты и агитаторы, и среди их определений было, что в этом регионе никогда не должен проводиться справедливый плебисцит.
Здесь был автор Mein Kampf, демонстрируя свой тезис о том, что чем больше ложь, тем легче заставить в неё поверить. По его мнению, если повторять ложь достаточно часто, то её примут за правду. Ади заставил поверить, что он был хозяином Германии, и он собирался заставить поверить, что он хозяин всех земель, где живёт какое-то количество немцев. Такова была доктрина Blut und Boden. Ади передвинул две трети своей армии к границам Чехословакии. Решился бы он на такой риск, если бы ему "не дали понять" британские государственные мужи, что они не собираются защищать эту страну? Чемберлен считал, что члены палаты общин поверят, что он рискнул бы, и, предположительно, позволят ему продолжить играть роль государственного деятеля, который спасает Европу от разрушительной войны.
Премьер-министр получил обещание, что немецкие войска не будут двигаться, пока он не вернётся в Лондон и не проконсультируется со своим кабинетом, а также с французами. Эти консультации начались и продолжались днем и ночью. Премьер Даладье и его министр иностранных дел Боннэ прибыли в Лондон. По радио было множество бесконечных спекуляций о том, что они там решали. В Германии за прослушивание зарубежных передач грозили тяжёлые наказания, но Ланни мог запереться в своей комнате отеля и убрать громкость и слушать в безопасности. Тяжелое преступление состояло в передаче услышанной информации другим лицам, а у него не было ни малейшего желания это делать.
На самом деле с точки зрения морали не так много разницы было в том, что вещали нацистские и британские радиостанции об этом кризисе. Все это было "пропагандой", служившей целям правительств, которые не хотели, чтобы их общественность поняла, что они делали. Ланни знал бледного обрюзгшего и хитрого политика, который стал премьером Франции. Он знал и его министра иностранных дел, который был в душе фашистом, а его жена выбирала немецких агентов для близких знакомств. Чемберлену не нужно будет тратить день и ночь, убеждая таких людей, чтобы одобрить предательскую сделку. Нет, они будут говорить, как "практичные" люди. Только о том, какие обещания, они смогут получить от Гитлера, которые позволили, чтобы их капитуляция казалась бы менее жалкой. И о том, как они должны представить это миру, чтобы всё выглядело менее горьким. Вот такие вопросы обсуждались в доме № 10 на Даунинг-стрит. Для Ланни это не стоило времени, чтобы лететь в Лондон и узнать детали таких переговоров.
VIУстав слушать ложь, агент президента надел непромокаемый плащ и вышел пройтись. Он обещал заглянуть к румынскому астрологу, а это был самый нужный час для общения со звездами. Он нашел комнаты пустыми, а привратницу не особо разговорчивой. Герр Реминеску съехал, и молодая леди также, они не оставили никакого адреса. Нет, полиция не приходила, жильцы только что съехали и ничего не сказали. Вот так это было. Ланни подумал: ''Я когда-нибудь получу письмо в Жуане". Но он никогда не получил никакого
