Так пролетели десять лет как один день.
Как-то заходит к нам генерал. Я скоренько готовлю к столу. Они весело рассказывают друг другу интересные случаи. А уже уходя, генерал вдруг произносит: «Ты в Москву самому Сталину напиши!» Долго Петя ходил по комнате, потом сказал: «В Москву писать не буду». Я тогда не понимала, зачем нам куда-то ехать, если тебя тут каждый рад на руках носить.
Однако, Жорж Ипсиланти, ещё когда мы только приехали из Одессы, постоянно говорил: «Петруша! Уезжайте вы поскорей отсюда и подальше! Пе дадут тебе жить ни тут, ни там на Родине. Даже если тебя и не тронут, то петь заставят другие песни. А ты не сможешь переломить себя»
Прав был Жорж. Наша партия могла любить только тех писателей, композиторов, певцов, которые высоко поднимали любимую партию.
1948 год. Музыканты ресторана «Lescenco» покидают Румынию. Жорж Ипсилаити оставляет свою жену Аллу Баянову и с Марией Побер уезжает в Америку.
А органы в это время уже собирают дело на Лещенко. Всё чаще вызывают на допросы: скажи, а почему ты в песне «Широка страна» заменил слова о Сталине? Конечно, Сталин это знал и не простил.
Вот после таких неблагоприятных и мучительных встреч и выходил Лещенко на сцену с растрепанным галстуком, сбитым на сторону, и думая уже не о песнях.
Петруша всё чаще стал приходить мрачный. Я допытывалась, в чем дело. Оказалось, от него требуют, чтобы он ехал один, без меня. А меня ждет наказание за брак с иностранцем, что было запрещено по закону. Он заступался за меня, настаивал, что поедет только со мной.
Последний концертВ последние годы мы уже работали при Румынском театре. 51-ый год, город Брашево. Едем выступать в театре на сборном концерте «Праздник весны».
Сижу я па первом ряду, выходит Петруша с гитарой, и словно 10 лет назад в Одессе, смотрит на меня. Я с трудом сдерживаю слезы… Во втором отделении будем выступать вместе, и я иду в гримерную переодеться. Вот уже третий звонок, а его нет. Спрашиваю у всех, никто ничего не видел. Подходит один в штатской одежде: Не волнуйтесь, выходите на сцену. А он поедет с нами, так как нужно кое-что уточнить.
Через девять месяцев дали мне адрес свидания и список нужных вещей. Приехала я туда. Отмеряли шесть шагов от колючей проволоки, наказали не приближаться. Привели Петра: ни сказать, ни прикоснуться. Расставаясь он сложил руки, поднял к небу и говорит: «Видит Бог нет у меня вины ни перед кем. Береги себя девонька моя. Года через два я вернусь»
За эти девять месяцев как арестовали Петра, меня вскоре уволили из театра, пришла я в ресторан, где работал замечательный скрипач Жан Ионеску. Петр его очень уважал, я рассказала ему всю обстановку. Он знал и очень переживал за своего друга. Говорил: Я знаю, что за ним не может быть вины, и я горжусь, что работал вместе с таким великим мастером сцены и верным другом.
И вот я работаю в этом ресторане. Тут посчастливилось познакомиться с одной замечательной парой.
Закончив свое выступление, присаживаюсь за столик. Вижу рядом сидит Вера Мельникова, балерина одесского оперного театра, с мужем. Узнав, что я из Одессы, мы сразу подружились. Они стали часто приходить в ресторан и приглашать меня к себе домой.
Прощай БухарестНо! Вот пришло и мое время. Сижу так же за столиком Приходят молодчики, просят выйти. Выхожу, сажают в машину, привозят домой, сами открывают двери, сейф. Говорят: «Соберите все, что вам нужно, мы привезем вас в Одессу». Спрашиваю: кто вы такие? Не отвечают. Я не стала возражать. Вспомнила историю с моей подругой, Верой Мельниковой, которая отказалась возвращаться на Родину и была сбита машиной у своего дома.
Приезжаем на вокзал. Действительно, поезд Бухарест Констанц. Другой берег – Россия. Но до Одессы я еще около двух месяцев пробыла в Констанце, в одиночной камере. После допросов присудили 25 лет за измену Родине и за замужество за эмигрантом. Снова поезд, только не в Одессу, а в Днепропетровск. А оттуда – на Урал. Благодаря аккордеону, который у меня не отняли, меня не отправили на лесоповал, а определили к, также осужденным, музыкантам. С ними и выступала. Пела.
1954 год. Июнь. Вызывают. Дают справку, где сказано, что за отсутствием состава преступления Белоусову – Лещенко «освободить со снятием судимости», и я снова в Одессе.
…Стала выступать, ездить по стране. В Москве встретилась с Колей Черешня (он был скрипачем в оркестре Лещенко). Коля рассказал, что в 1954 Лещенко умер в тюрьме, якобы отравившись консервами. Еще говорят, что посадили его за то, что, собрав своих друзей на прощальный ужин, он, подняв бокал, сказал: «Друзья! Я счастлив, что возвращаюсь на Родину! Моя мечта сбылась. Я уезжаю, но сердце мое остается с вами.»
Последние слова и погубили. В марте 1951 Лещенко арестовали… Перестал звучать голос «любимца европейской публики Петра Константиновича Лещенко».
Сегодня вам столько наговорила, и Эдуард что-то задерживается.
Стал я собираться. И, как в кино:
– Приходите завтра
По возвращении в гостиницу прослушиваю все, что слышал.
На другой день Эдуард Вильгельмович встречает меня как давнего друга. Он тоже любит творчество Лещенко. На этот раз Вера Георгиевна сказала: «Если бы мне разрешили поехать в Румынию, я бы все узнала. А в Москве мне сказали, что в 1952-ом году дело на Петра Лещенко было закрыто. А органы госбезопасности Румынии арестовали его за то, что он служил в Королевской армии и осудили на 5 лет. Я думаю, что это выдумка. Когда я сидела в камере, я слышала, как его пытали. А за все время я не видела там ни одного румына. Еще странно, что он умер, когда меня отпустили». Дальше мы перешли на другие темы.
Уходя, я попросил сфотографировать их. Но не в доме, а возле него. Там прямо, как в парке. Эдуард не хотел меня отпускать. Но! Хочется и еще кое-где побывать. И вот среди сплошной зелени и отдельно, и вместе, и Эдуард меня с Верой. Наснимали мы всяких снимков и попрощались.
Ленинград
По приезду мой приятель сразу напечатал снимки.
Я тут-же их отправил. Оставив себе только одну фотографию, потом еще сделаю. А негативы пропали.
Через несколько лет мы отдыхали по путевке «Золотое кольцо». И вот уже вместе с Валентиной зашли к Вере
