– Да я что, я ничего, – промямлил Василий, понимая: все, что он скажет, Кураев обязательно истолкует на свой лад, и ничего хорошего из того не выйдет.
– Ладно, еще раз говорю: вы все делаете правильно. Кроме одного…
– И чего же? – удивился Василий. – Извольте объяснить.
– Не стоит посвящать мало знакомых вам людей в наши отношения.
– А что здесь такого? Всего лишь сказал, что вы мой знакомый…
– Откуда же тогда у Екатерины Романовны такой интерес к мой службе?
– Какой интерес? – простодушно спросил Василий. – Я ничего особого не заметил. Она лишь спросила, где вы служите. И все…. А разве это нехорошо?
– Не буду разъяснять, чем для вас может обернуться излишний дамский интерес, но впредь не советую беседовать с кем бы то ни было по этому поводу. Вам понятно? – жестко спросил он.
– А чего же тут не понять? – На самом деле Василий не понимал, почему Кураев остался недоволен совершенно простым вопросом, заданным ему.
– Все, на этом закончим, – поднял руку вверх Кураев. – Мое дело предупредить, а там сами смотрите, что из того выйдет. Одной дуэли, как погляжу, вам показалось мало.
Мирович растерянно смотрел на гвардейца, не зная, что ему ответить. Он понимал: скажи он сейчас любую фразу, она обернется против него. И он вновь останется в дураках.
Кураев, меж тем, подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру и принялся сосредоточенно что-то разглядывать на улице, видимое лишь ему одному. Воцарилось напряженное молчание, которое Мирович не смел прервать, остерегаясь сказать что-то невпопад.
– Погодка преотличная, – произнес вдруг с улыбкой Кураев, словно и не было только что нелестных слов в адрес Василия. – Может, прокатимся? Карета нас ждет. Если только здоровье позволяет вам сделать небольшую вылазку.
– Это куда же? – с удивлением переспросил Мирович, не ожидавший подобного приглашения.
– Да так, воздухом подышим, на столицу посмотрим. Вам, думается, это на пользу пойдет. Вы не против?
Мирович понял, что капитан не просто так настаивает на совместной поездке и так или иначе уломает его отправиться на прогулку. Но тут ему вспомнились слова Елагина о Тайной канцелярии из-за его участия в дуэли с Понятовским и совет поговорить о том с Кураевым. Потому он решил немного повременить со своим согласием на поездку. Кураев все одно от своего не отступит, а Мировичу хотелось осторожно разузнать у него, какие его ждут последствия после участия в дуэли.
– Хорошо, – решительно заявил он. – Карета подождет, вернемся к этому чуть позже. Сейчас меня интересует, какое наказание последует мне за мой поединок с этим поляком? Иван Перфильевич давеча проговорился, будто бы меня должны потребовать для откровенного разговора в знаменитую Тайную канцелярию. Может быть, как человек, сведущий в сих делах, вы поясните, чего мне ждать.
– А вам бы хотелось получить награду, что чуть иностранного подданного шпагой не проткнули? – с издевкой отреагировал Кураев на его вопрос. – Хорошо, что и впрямь не поранили Понятовского, а то бы сейчас в другом месте на излечении находились. Не знакомы еще с тем госпиталем на Заячьем острове, что Петропавловской крепостью прозывается? Ничего, при вашем рвении и умении попадать в передряги она от вас не уйдет. Успеете и там побывать. Какие ваши годы…
Мирович никак не ожидал подобной отповеди от своего покровителя и несколько растерялся, если не сказать, что сконфузился. Он стоял с широко открытыми глазами и, словно выброшенная на берег рыба, часто втягивал в себя воздух.
– Какой вы, право, безжалостный человек. – Он повернулся и хотел уйти, но, сделав несколько шагов, сообразил, что он не знает расположения комнат в доме, да, собственно говоря, он здесь случайный гость и идти ему просто некуда. Он решил тотчас уйти отсюда навсегда, лишь бы не слышать обидных слов человека, проявившего к нему первоначально, казалось бы, интерес, а теперь… теперь пытающегося растоптать и унизить его.
Кураев, увидев смятение Мировича, понял, что перегнул палку и тот из-за своей горячности может сейчас наделать еще кучу необдуманных поступков и тем самым лишь усугубить свое положение, поспешил как-то скрасить им сказанное и смягчить неприятную ситуацию.
– Да что же вы, братец, право, словно девица неопытная, мечетесь? Не нравятся мои слова? А что б вы хотели услышать от человека опытного, к тому же к вам расположенного? Чего-чего, а похвалы вы как раз не заслуживаете. Натворили дел, а отвечать за них не желаете…
Однако Мирович не желал его слушать и продолжал метаться по комнате в поисках своей одежды, которую предусмотрительная Федотовна куда-то убрала после последней его прогулки. Не найдя ее, он открыл дверь и громко позвал женщину, не обращая внимания на попытки Кураева сдержать его.
– Оставьте меня, – отталкивал он Кураева, когда тот пытался преградить ему дорогу и не выпустить из комнаты. – Не желаю больше иметь с вами дело. Ни за что! Ни за какие коврижки! Вы втянули меня во все, а теперь спокойно умываете руки. Какой же я был дурак, что не послушался в свое время Калиновского. А ведь он предупреждал меня: не связывайся с этим господином, ничего хорошего из того не выйдет. Я думал, вы добра мне желаете, а вы… а вы… крепостью меня пугать вздумали вместо того, чтоб хоть как-то помочь, милосердие проявить.
– Вы меня еще не дослушали, – пытался тот образумить Василия.
Василий, убедившись, что Федотовна не слышит его призывов, решил идти на улицу без верхней одежды и схватил в руки шпагу, прислоненную к стене возле кровати. Но тут он обнаружил, что это та самая шпага, которую ему одолжил перед дуэлью Кураев. Видимо, в спешке после ранения они не произвели обратный обмен, тем более что он находился какое-то время без чувств, привезенный в дом Елагиных. Этот факт окончательно обескуражил его, и он, не выпуская чужую шпагу из рук, посмотрел на стоящего перед ним все с той же усмешкой Гаврилу Андреевича.
– Так это ваша шпага? – не понимая пока абсурдность своего вопроса, спросил он Кураева. – А моя где?
– Где же ей быть? У меня она, – не скрывая разбиравшего его смеха, ответил тот. – Мы с вами как бы произвели обмен боевым оружием. Так былинные богатыри менялись мечами перед боем и считали себя после этого братьями по оружию. Так что и мы в некотором роде стали пусть не братьями, но близкими людьми…
В этот момент он был прерван неслышно вплывшей в комнату Федотовной, несшей в руках поднос, а на нем морс в бокале, прикрытом чистым полотенцем с расшитыми по краям узорами, хлеб и тарелку с жарким. Она с удивлением посмотрела на раскрасневшегося Василия, держащего в руках шпагу, потом перевела взгляд на Кураева, стоявшего перед ним со скрещенными
