Уве Тимм
Мышонок-путешественник
Посвящается Бобромышу
1
«Где ты был всё это время?»
«Ты правда побывал в Париже?»
«А где ты прятался в поезде?»
Такие вопросы мне всё время задают, и каждый раз мне приходится рассказывать о своих приключениях.
Мне даже стали приходить письма с вопросами, как проще всего добраться до Парижа.
И вот, чтобы не рассказывать каждый раз всё сначала, я решил записать свою историю.
Я — обычная домашняя мышь, и зовут меня Штефан. Но все называют меня Бобромышем. Откуда у меня такое странное прозвище? В детстве я очень любил подгрызать деревья, совсем как бобры. Для моих родителей это было загадкой. Папа уже подумывал, что я вовсе не настоящая мышь. Но потом я подрос и избавился от этой бобриной привычки. Наверное, я наконец понял, что своими маленькими мышиными зубками никогда не смогу свалить дерево.
Родился я в Мюнхене, на улице Райской. Если вы думаете, что я это название выдумал, то достаньте план города Мюнхена и найдите эту улицу, по-немецки она называется Парадисштрассе. Такая улица и вправду есть. Только вот моего родного дома там, к сожалению, больше нет.
Это был прелестный старый дом, он стоял среди новых, очень высоких зданий. У нашего дома был маленький задний дворик, и в нём росли два больших куста бузины.
В подвале этого дома жили мы — семья мышей: моя мама, мой папа, мой дедушка, мои братья Большезуб, Короткохвост и Белолап и моя маленькая сестрёнка Лилофея.
Над нами жил один старик по имени Элерс, и у него был кот по кличке Карло.
Из-за кота во дворе иногда поднимался ужасный шум и гам. Тогда выходил Изе- грим и прогонял Карло.
Изегрим — это пудель, он жил на чердаке, у художника Крингеля. Господин Крин- гель рисовал картины, любил сыр и белый хлеб. За это мы, мыши, любили его. Изегрим раньше выступал в цирке и объездил весь мир. Он умел ходить на задних лапах и иногда, когда мы, мышата, его просили, показывал нам сальто. Изегрим был очень добр с нами, мышами, да и вообще хорошо ладил со всеми животными — кроме кошек. Кошек он ненавидел. И не только потому, что он пёс. Была у него и другая причина.
Изегрим два года выступал в цирке в одном номере с кошкой. Она лежала в детской коляске, на голове у неё был детский чепчик, а Изегриму в коротеньком белом платьице приходилось катать коляску по манежу. При этом кошка всегда шипела ему какие-нибудь гадости. Но Изегрим не мог дать ей по башке — ведь он должен был катать её по кругу на глазах у публики.
Но однажды вечером Изегрим не выдержал. Кошка прошептала ему: «Ах, мой миленький Изегримчик, ты такой смешной в этом коротком платьице, какие у тебя кривые ножки».
Тогда пёс отпустил коляску и набросился на кошку. Та выскочила и помчалась в зал, по рядам зрителей. Изегрим гонялся за ней по всему цирку-шапито. Люди вскакивали со своих мест, смеялись и кричали.
После того злополучного вечера Изе- гриму больше не давали выступать на арене, и директор цирка продал его художнику Крингелю.
Так что расплачиваться за коварство цирковой кошки пришлось коту Карло. У обычно спокойного и дружелюбного Изегрима загоралась в глазах опасная искра, когда он замечал Карло. «Кошка есть кошка, все они одинаковые», — злобно рычал он.
Мы с ним соглашались.
Хотя Карло был уже очень стар и, если честно, вполне безобиден. Мой дедушка иногда говорил: «Отстаньте от старого Карло, у него уже все когти затупились».
Дедушка и Карло выросли вместе в этом доме на Райской улице.
Дед рассказывал нам: «Раньше, в молодости, Карло был очень опасным мышеловом. Частенько он по нескольку часов сидел, притаившись, у мышиной норки. А когда мы уже думали, что он наверняка ушёл, и кто-нибудь выходил из норы, следовал молниеносный удар когтистой лапой и — цап-царап. Так я лишился всех своих братьев и сестёр, — после этих слов дедушка на секунду умолкал. Затем он продолжал: — Однажды Карло и меня чуть не сцапал. Я едва успел юркнуть обратно в норку, но хвост ещё оставался снаружи, ну вот он мне его и откусил».
Каждый раз, рассказывая о том, как опасны кошки, дедушка показывал нам огрызок своего хвоста.
Но к тому времени Карло, как я уже говорил, состарился. И старик Элерс покупал ему вдоволь мяса у мясника. Так что кот обычно лежал сытый и сонный на подоконнике и грел свои старые лапы на солнышке.
Однако иногда, хоть и очень редко, ему вдруг приспичивало поохотиться. Тогда он начинал гоняться за одним из нас, мышей, правда, делал он это очень медленно, словно во сне. И всё-таки нам, мышатам, разрешалось гулять во дворе только под присмотром дедушки или Изегрима.
Дедушка тоже любил сидеть на солнышке, рядом с Карло, хоть и не слишком близко, и по-стариковски беседовать о былых временах.
2
Так мы и жили — день за днём, ничего не менялось. Мама и папа нарезали сыр в чулане художника Крингеля. Дедушка дремал на солнце рядом с Карло. А мы слонялись вокруг и иногда скучали. А когда скучали, то шли к Изегриму, и он рассказывал нам о дальних краях. Например, о Париже, где так много разных сортов сыра. Или о Швейцарии — мышином рае.
Изегрим говорил: «Вы же знаете сыр с такими большими дырками. Так вот, это швейцарский сыр. А знаете, оттуда в этом сыре берутся такие дырки?» — тут Изегрим всегда останавливался, и мы, хоть и знали эту историю наизусть, каждый раз отвечали: «Нет».
«Эти дырки искусно выгрызают швейцарские мыши, — важно продолжал Изе- грим. — Так искусно, что на них не заметишь ни малюсенького следочка мышиных зубов. — У нас, мышат, начинали
