Парнишка выводит из сарая коня по кличке Тони, их общую гордость.
Полчаса спустя Куно-Дитер Баркхаузен уже на пути в город. Но теперь он зовется не Баркхаузен, супруги Киншепер официально, с соблюдением всех формальностей усыновили его, когда стало ясно, что ни Карл, ни Макс Клуге с войны не вернутся. Кстати говоря, при этом и Дитера истребили, Куно Киншепер звучит превосходно и вполне достаточно.
Куно весело насвистывает, меж тем как гнедой Тони не спеша трусит по залитому солнцем разъезженному проселку. И пусть себе трусит, Тони-то, к обеду они так и так вернутся.
Куно смотрит на поля по обе стороны дороги, испытующим взглядом знатока оценивает всходы. Он многому научился здесь, на селе, и – слава богу! – почти столько же позабыл. Забыл задний двор и Отти, да, про них он почти никогда не вспоминает, не вспоминает и тринадцатилетнего Куно-Дитера, который был чуть ли не разбойником, да, все это больше не существует. Но и мечты об автомастерской отложены, пока что парнишке достаточно, что, несмотря на юные годы, ему разрешено пахать на деревенском тракторе.
Да, они многого добились, отец, мать и он. От родни теперь не зависят, в прошлом году получили землю, самостоятельные люди, с Тони, коровой, поросенком, двумя баранами и семью курами. Тони умеет молотить и пахать, сам Куно научился у отца сеять, а у матери – полоть и мотыжить. Жизнь ему в радость, он доведет хозяйство до ума, не сомневайтесь!
Он насвистывает.
На обочине встает неказистая долговязая фигура – одежда в лохмотьях, лицо изможденное. Но он не из числа несчастных беженцев, нет, это человек опустившийся, бродяга, босяк. Пропитой голос каркает:
– Эй, парень, подвези до города!
Услышав этот голос, Куно Киншепер вздрагивает. Он бы с радостью погнал неторопливого Тони галопом, но слишком поздно, и, не поднимая головы, он говорит:
– Садись… нет, не рядом со мной! Сзади!
– Почему не рядом? – вызывающе каркает бродяга. – Что, нехорош я для тебя?
– Вот дурень! – восклицает Куно с напускной грубостью. – Сзади на соломе-то помягче сидеть!
Бродяга ворчливо соглашается, забирается в телегу, а Тони без понуканий припускает рысью.
Куно совладал с первоначальным испугом, ведь ему пришлось посадить в телегу своего отца, то есть нет, как назло, Баркхаузена, вылезшего из придорожной канавы, как назло, именно его! Но, быть может, это вовсе не случайность, быть может, Баркхаузен нарочно его подкараулил и точно знает, кто его везет.
Через плечо Куно косится на бродягу.
Тот разлегся на соломе и, словно почувствовав взгляд парнишки, говорит:
– Ты небось знаешь, где в тутошних краях живет мальчишка из Берлина, лет шестнадцати? Он наверняка где-то здесь обретается…
– В нашей округе берлинцев много! – отвечает Куно.
– Это я заметил! Но мальчишка, про которого я толкую, случай особый: он не из тех, кого в войну эвакуировали, он слинял от родителей! Про такого мальчишку не слыхал?
– Не-а! – лжет Куно. И, помолчав, спрашивает: – А вы не знаете, как фамилия мальчишки?
– Ну, Баркхаузен его кличут…
– Баркхаузена в наших местах нету, не то я бы знал.
– Смешно! – говорит бродяга, притворно смеется и больно тычет парнишку кулаком между лопаток. – А я вот готов поклясться, что Баркхаузен тут, на телеге сидит!
– И зря! – отвечает Куно, теперь, когда все сомнения отпали, сердце его бьется спокойно и холодно. – Меня-то зовут Киншепер. Куно Киншепер…
– Нет, ну надо же! – Бродяга разыгрывает удивление. – Тот, которого я ищу, тоже Куно, точнее Куно-Дитер…
– А я просто Куно Киншепер, – говорит парнишка. – И потом, кабы я знал, что в телеге у меня сидит Баркхаузен, ему бы ох как не поздоровилось, хлестал бы я его кнутом, пока наземь с телеги не свалится!
– Да что ты! Что ты! Как можно? – изумился бродяга. – Сын? Родного отца кнутом с телеги?
– А отлупивши этого Баркхаузена, – беспощадно продолжал Куно Киншепер, – поехал бы в город, в полицию, и сказал им: держите ухо востро, ребята! Тут в околотке шляется мужик, который только и умеет лодырничать да воровать, людям от него сплошной урон, он и в тюряге сидел, он преступник, арестуйте его!
– Ты этак не сделаешь, Куно-Дитер! – Баркхаузен в самом деле испугался. – Не напустишь на меня легавых! Я ж только что из отсидки и вправду исправился! У меня и бумага от пастора есть, я вправду исправился и к чужому добру не тянусь, вот те крест! Просто подумал, раз ты теперича хорошо устроился и живешь как у Христа за пазухой, так, может, пустишь старика-отца к себе, чтоб он маленько отдохнул! Мне-то совсем худо, Куно-Дитер, легкие никуда, надо маленько дух перевесть…
– Знаю я твои передышки! – с горечью воскликнул парнишка. – Знаю, пущу тебя на один день, а ты мигом растопыришься, и никакими силами тебя уже не выгнать, а в доме от тебя, паразита, только раздор да беда. Нетушки, слезай с телеги, не то впрямь кнутом угощу!
Парнишка остановил коня и спрыгнул с телеги. Стоял, сжимая в руке кнут, готовый на все, лишь бы защитить мир новообретенного дома.
Вечный неудачник Баркхаузен жалобно проговорил:
– Ты ведь так не поступишь! Не станешь бить родного отца!
– Ты мне вовсе не отец! Раньше-то сам без конца об этом твердил, так что извини!
– Шутковал я, Куно-Дитер, неужто непонятно!
– Нет у меня отца! – выкрикнул разъяренный парнишка. – У меня есть мать, и я начинаю все с самого начала! А когда заявляются всякие из прошлых времен и городят невесть что, я их луплю, пока не отвяжутся! Не дам я тебе испоганить мою жизнь!
Он стоял так угрожающе, с кнутом в руке, что старикан по-настоящему испугался. Слез с телеги и тоже стоял теперь на дороге, с перекошенным от страха лицом.
И трусливо пригрозил:
– Я могу устроить тебе большие неприятности…
– Так я и думал! – воскликнул Куно Киншепер. – Сперва клянчишь, потом грозишь, как всегда! Но я тебе вот что скажу, вот что обещаю: отсюда я поеду прямиком в полицию и подам заявление, что ты угрожал поджечь наш дом…
– Да ведь я ничего такого не говорил, Куно-Дитер!
– Зато думал, по глазам вижу! Ступай своей дорогой! И помни: через час полиция начнет тебя искать! Так что вали отсюда, и побыстрее!
Куно Киншепер стоял на дороге, пока оборванная фигура не исчезла среди пшеничных полей. Тогда он похлопал гнедого Тони по холке:
– Ну что, Тони, не дадим мы таким типам сызнова поганить нам жизнь, верно? Мы начали сначала. Когда мама сунула меня в воду и собственными руками отмыла от грязи, я дал себе зарок: с этого дня буду сам держать себя в чистоте! И я держу слово!
В следующие дни мамаша Киншепер порой дивилась, что парнишка упорно нейдет со двора. Обычно он был впереди всех на полевых
