– Еще секундочку, сударыня! – воскликнул ей вдогонку комиссар.
Она остановилась и, уже положив ладонь на ручку двери, обернулась.
– Секундочку! Разумеется, вы правильно сделаете, если перед уходом выпустите из шкафа человека, который там спрятан. Когда я осматривал вашу спальню, он, по-моему, уже сильно страдал от духоты. К тому же в шкафу, наверно, много нафталина…
Красные пятна сбежали с ее лица. Побелев как мел, она смотрела на него.
Эшерих покачал головой.
– Эх, дети, дети! – сказал он с насмешливой укоризной. – Работать с вами легче легкого! Заговорщики, называется! Боретесь с государством детскими уловками? Ведь только себе и вредите!
Она по-прежнему смотрела на него. Губы плотно сжаты, глаза лихорадочно блестят, ладонь по-прежнему на ручке двери.
– Ну что ж, госпожа Шёнляйн, – продолжил комиссар все тем же тоном легкого, презрительного превосходства, – вам повезло, в смысле, сегодня вы меня совершенно не интересуете. Сегодня меня интересует только человек у вас в шкафу. Возможно, обдумав у себя в конторе ваше дело, я почту своим долгом доложить о вас куда надо. Я говорю «возможно», но пока не знаю. Возможно, ваше дело покажется мне совершенно незначительным… особенно учитывая ваше легочное заболевание…
– Мне от вас пощады не нужно! – внезапно вырвалось у нее. – Ненавижу ваше сочувствие! Мое дело не незначительно! Да, я регулярно предоставляла кров преследуемым за политику! Да, я слушала заграничные радиостанции! Вот, теперь вы знаете! И можете больше меня не щадить… несмотря на легкие!
– Деточка! – насмешливо сказал он, едва ли не сочувственно глядя на старую деву в тренировочных штанах и желтой кофте с красными пуговицами. – У вас не только с легкими беда, но и с нервами! Получасовой допрос у нас в конторе – и вы сами удивитесь, какая вы на самом деле хнычущая и жалкая кучка дерьма! Весьма неприятное открытие, иные не выдерживают такого удара по самолюбию и в конце концов лезут в петлю.
Он снова посмотрел на нее, задумчиво кивнул и презрительно обронил:
– Заговорщики, называется!
Она вздрогнула, как от удара хлыста, но ничего не сказала.
– Однако за приятным разговором мы забыли о вашем госте в шкафу, – продолжал комиссар. – Идемте! Если мы его не выпустим, он задохнется.
Энно Клуге впрямь был близок к удушью, когда Эшерих выволок его из шкафа. Комиссар уложил его на кушетку и несколько минут делал искусственное дыхание, чтобы он очухался.
– А теперь, – сказал он себе и взглянул на женщину, которая молча стояла в комнате, – теперь, госпожа Шёнляйн, оставьте-ка нас с господином Клуге одних, минут на пятнадцать. Лучше всего посидите на кухне, оттуда подслушивать неудобно.
– Я никогда не подслушиваю!
– Разумеется, как не курите сигарет и радуете музыкой с пластинок только племянниц и племянников! Итак, будьте добры, посидите на кухне. Я вас позову, если потребуется!
Комиссар еще раз кивнул ей, а затем, убедившись, что она действительно ушла на кухню, повернулся к Энно Клуге, который теперь сидел на диване и испуганно пялился на него бесцветными глазами. Слезинки уже катились у Энно по щекам.
– Ну-ну, успокойтесь, господин Клуге, – сказал Эшерих. – Вы так рады новой встрече со старым комиссаром? Соскучились? По правде говоря, я тоже соскучился и счастлив, что наконец-то вас нашел. Теперь уж нас так просто не разлучить, господин Клуге!
Слезы уже текли ручьем.
– Ах, господин комиссар, – всхлипнул Энно, – вы же клятвенно обещали отпустить меня на свободу!
– А разве я вас не отпустил? – с удивлением спросил комиссар. – Но ведь это не исключает новых арестов, как только я соскучусь. Может, подпишем новый протокольчик, господин Клуге? Как старый друг вы не откажете мне в такой услуге, а?
Энно затрепетал под взглядом беспощадно устремленных на него насмешливых глаз. Он знал, эти глаза все из него вытянут, он мигом все выложит, а тогда ему каюк, на веки вечные, так или иначе…
Глава 33
Эшерих и Клуге едут прогуляться
Уже совсем стемнело, когда комиссар Эшерих вместе с Энно Клуге покинул садовый флигель на Ансбахерштрассе. Нет, при всех легочных проблемах Анны Шёнляйн комиссар не решился отнести ее дело к разряду незначительных. Ведь старая дева, похоже, дает приют всем преступникам без разбору, даже не зная их истории. Например, у Энно Клуге она и имени не спросила, спрятала его потому только, что ее попросила давняя подруга.
Да и к госпоже Хеберле тоже присмотреться не мешает. Беда с этим народом! Сейчас, когда идет великая война за счастливое будущее, даже сейчас он фордыбачится. Куда ни сунешься, всюду нечисто. Комиссар Эшерих твердо верил, что почти в каждом немецком доме найдется целая куча неприглядных секретов и вранья. Почти поголовно у всех совесть нечиста – за исключением членов партии, разумеется. Кстати, он бы очень поостерегся проводить у членов партии такой вот осмотр, как у этой Шёнляйн.
Так или иначе, консьержа он оставил на посту в квартире. Малый вроде вполне надежный, член партии опять же; надо проследить, чтобы он получил какую-нибудь хорошо оплачиваемую должностишку. Таких людей это взбадривает, обостряет их зрение и слух. Кнут и пряник – лучший способ управлять.
Под руку с Энно Клуге комиссар направляется к афишной тумбе, за которой прячется Баркхаузен. Баркхаузену не больно-то хочется видеть бывшего кореша, и, чтобы избежать встречи, он идет вокруг тумбы. Но комиссар, повернувшись, засекает его, и Эмиль с Энно стоят друг против друга.
– Добрый вечер, Энно! – Баркхаузен протягивает руку.
Но Клуге ее не берет. Сейчас даже в этом жалком существе вскипает возмущение. Он ненавидит Баркхаузена, который уговорил его совершить взлом, в итоге закончившийся одними только побоями, а нынче утром вымогал тысячи и все-таки предал его.
– Господин комиссар, – с жаром начинает Клуге, – Баркхаузен вам не говорил, что нынче утром шантажом выманил у моей подруги, у госпожи Хеберле, две с половиной тысячи марок? За это он хотел меня отпустить, а сам…
Комиссар подошел к Баркхаузену лишь затем, чтобы отдать ему деньги и отослать домой. Теперь же он оставляет конверт с деньгами в кармане и, забавляясь, слушает, как Баркхаузен нагло отвечает:
– А разве я тебя не отпустил, Энно? Если ты, недоумок, снова даешь себя поймать, я не виноват. Я свое слово сдержал.
– Так-так, – говорит комиссар, – об этом мы еще побеседуем, Баркхаузен. Сейчас идите домой.
– Но как же мои денежки, господин комиссар? Вы твердо обещали мне пять сотен, если я предъявлю вам Энно. Вот же он, рядом с вами, так что прошу!
– За одно дело дважды не платят, Баркхаузен! – обрывает комиссар. – Вы ведь уже получили две с половиной тысячи!
– Но у меня пока что нет этих денег! – протестует, почти кричит вновь обманутый Баркхаузен. – Она отправила их в Мюнхен, до востребования, чтобы я им тут не мешал!
– Умная женщина! – одобрительно говорит комиссар. – Или это ваша идея, господин
