– Да, а я назвала тебя «господин Берндт»! – испуганно воскликнула Анна. – Он наверняка заметил.
Квангель озадаченно остановился.
– А ведь правда, – сказал он, – об этом я не подумал! Хотя он, по-моему, не обратил внимания. На улице ни души. За нами никто не идет. На Фон-Айнемштрассе он, конечно, будет искать напрасно, но к тому времени мы давным-давно будем сидеть у Хефке.
– Знаешь, Отто, теперь я тебе скажу: давай не пойдем к Ульриху. Теперь у меня такое чувство, что день нынче неудачный. Поедем домой. Открытки я разнесу завтра.
Но он с улыбкой покачал головой:
– Нет-нет, Анна, раз уж мы здесь, давай все-таки их навестим. Мы же договорились, в последний раз. Вдобавок мне не хочется именно сейчас идти на Ноллендорфплац. Чего доброго, опять встретим этого доктора.
– Тогда хотя бы открытки отдай мне! Не хочу, чтобы ты сейчас нес их в кармане!
Поначалу он заупрямился, но потом отдал ей обе открытки.
– Вправду нехорошее воскресенье, Отто…
Глава 39
Третье предостережение
Но затем, у Хефке, они совершенно забыли о своих дурных предчувствиях. Оказалось, их действительно ждали. Молчаливая невестка тоже испекла пирог, а когда оба пирога были съедены и выпит суррогатный кофе, Ульрих Хефке достал бутылочку шнапса, подарок коллег с предприятия.
Они не спеша с удовольствием пили маленькими рюмочками уже непривычный напиток и в результате развеселились больше обычного, стали разговорчивее. В конце концов – бутылка уже опустела – маленький горбун с кроткими глазами запел. Он пел церковные песнопения, хоралы: «Достойно быть христианином» и «Прииди ко вратам твоим, будь гостем у меня», все тринадцать строф.
Пел он звонким фальцетом, внятно и благочестиво, Отто Квангель и тот словно бы вернулся в детство, когда такие песнопения что-то для него значили, когда он еще наивно верил. В ту пору жизнь была проста, он верил не только в Господа, но и в людей. Верил, что слова вроде «возлюби врагов твоих» и «блаженны миротворцы», что такие слова имеют на земле силу. С тех пор все изменилось, и определенно не к лучшему. В Бога никто уже верить не мог; невозможно, чтобы добрый Господь допускал такой позор, какой ныне царит на земле, а что до людей, до этих негодяев…
Горбатый Ульрих Хефке пел чистым высоким голосом:
– Ты человек и ведаешь о том, зачем тогда стремленья…
Но приглашение остаться на ужин Квангели скромно отклонили. Да, все было прекрасно, однако им пора домой. Отто надо еще кое-что сделать. Опять же в смысле продуктовых карточек, они ведь знают, что почем. Вопреки всем уговорам Хефке, что, мол, один-то разок можно, день рождения не каждое воскресенье отмечают и все вправду готово, сами посмотрите на кухне, – вопреки всем уговорам Квангели стояли на своем, мол, пора уходить.
И действительно ушли, хотя Хефке явно огорчились.
На улице Анна сказала:
– Ты видел, Ульрих обиделся, и жена его тоже…
– Ну и пусть обижаются! Все равно мы к ним больше не пойдем!
– Но на этот раз было очень мило, правда же, Отто!
– Да, конечно. Шнапс весьма этому поспособствовал…
– И Ульрих так хорошо пел, тебе ведь тоже понравилось?
– Да, очень. Смешной малый. Не сомневаюсь, он каждый вечер перед сном Богу молится.
– Оставь его, Отто! Набожным людям в наше время легче. Им есть к кому обратиться со своими заботами. И они верят, что все это смертоубийство имеет смысл.
– Благодарю! – неожиданно рассердился Квангель. – Смысл! Бессмыслица это все! Они верят в Царствие Небесное и не желают ничего менять на земле. Только сидят тишком да на коленках елозят. На небесах-то все опять будет хорошо. Господь ведь знает, почему такое творится. На Страшном суде и мы обо всем узнаем! Нет, благодарю покорно.
Квангель говорил быстро и очень сердито – сказывалось непривычное спиртное. Внезапно он остановился.
– Вот подходящий дом! – внезапно сказал он. – Зайду туда! Дай-ка мне открытку, Анна!
– О нет, Отто. Не надо! Мы же договорились ничего больше не делать. День плохой!
– Уже нет, сейчас уже нет. Давай открытку, Анна!
Помедлив, она отдала ему открытку.
– Только бы не пошло наперекосяк, Отто. Я так боюсь…
Но он пропустил ее слова мимо ушей, пошел к дому.
Она ждала. И на сей раз боялась недолго, Отто быстро вернулся.
– Так, – он взял ее под руку, – дело сделано. Видишь, как все просто? Не стоит обращать внимание на предчувствия.
– Слава богу! – сказала Анна.
Но они не прошли и нескольких шагов в сторону Ноллендорфплац, как к ним устремился какой-то человек. В руке у него была квангелевская открытка.
– Вы! Вы! – взволнованно выкрикивал он. – Вы только что оставили у меня на площадке эту открытку! Я видел! Да-да, точно видел! Полиция! Эй! Полиция!
Он кричал все громче. Сбегался народ, через улицу спешил полицейский.
Сомнений не было: игра внезапно обернулась против Квангелей. После двух с лишним лет успешной работы счастье вдруг изменило сменному мастеру. Одна неудача за другой. Тут бывший комиссар Эшерих оказался прав: нельзя все время рассчитывать на удачу, надо принимать в расчет и неудачу. Отто Квангель забыл об этом. Он никогда не думал о мелких, противных случайностях, которые жизнь постоянно держит наготове, которые невозможно предвидеть и с которыми все же надо считаться.
Сейчас случай явился в образе мелкого мстительного чиновника, который в свободное воскресенье подсматривал за соседкой сверху. Он имел на нее зуб, потому что утром она подолгу спала, ходила всегда в мужских брюках, а вечерами у нее до глубокой ночи работало радио. Он подозревал, что она водит к себе мужиков. Если это правда, он весь дом против нее настроит. Пойдет к хозяину и скажет ему, что этой проститутке в порядочном доме не место.
Уже три с лишним часа он терпеливо пялился в дверной глазок, когда по лестнице вместо соседки поднялся Отто Квангель. И чиновник увидел, собственными глазами увидел, как Квангель положил открытку на ступеньку – он иногда так делал, если лестничные окна были без подоконников.
– Я видел, собственными глазами
