— Может, она вам и нужна? — не отступала его спутница. — Мы живем по соседству.
— Вряд ли. Я запомнил ваш серебристый пояс.
— Значит, то была я.
Они уже свернули к северо-западу от бульвара Сансет и теперь взбирались вверх по каньону среди холмов. Бунгало по краям петляющей дороги светились огнями, электричество просачивалось в вечерний воздух, как радиосигналы.
— Видите огонек на вершине, самый последний? Дом Кэтлин. А я живу на той стороне. — Девушка помолчала минуту и добавила: — Остановите здесь.
— Вы же сказали — на той стороне.
— Хочу зайти к Кэтлин.
— Боюсь, я…
— Мне нужно сюда, — сказала она нетерпеливо.
Стар вышел из машины и безотчетно шагнул за ней к небольшому новому домику, почти скрытому под ветвями одинокой ивы. Позвонив в дверь, девушка обернулась попрощаться.
— Простите, что разочаровала.
Ему сделалось ее жаль — и себя вместе с ней.
— Я сам виноват. Доброй ночи.
В открывшемся дверном проеме возник треугольник света, женский голос произнес: «Кто здесь?» — и Стар поднял глаза.
В дверях стояла она: лицо, фигура, улыбка на фоне льющихся из двери лучей. Лицо Минны — та самая кожа, светящаяся, словно фосфоресцирующая, и горячий изгиб дерзких губ, и разлитая поверх всего та ликующая радость, что пленяла целое поколение зрителей.
Сердце рванулось из груди, как прошлой ночью, только в этот раз не спешило возвращаться, омытое благословенным умиротворением.
— А, Эдна, ко мне сейчас нельзя, — прозвучал тот же голос. — Я делала уборку, весь дом пропах нашатырем.
Эдна громко расхохоталась.
— Кэтлин, он тут явно по твою душу.
Глаза Стара и Кэтлин встретились и схлестнулись, на секунду замерев в любовном слиянии — неповторимом, возможном лишь в первый миг встречи. Взгляд длился, медлительный как объятие и требовательный как зов.
— Он мне позвонил, — объявила Эдна. — Похоже, решил…
Стар прервал ее, шагнув в полосу света.
— Я опасался, что вчера на студии мы обошлись с вами невежливо.
Подлинно сказанное не вмещалось ни в какие слова. Она слушала без стыда, жизнь пылала в обоих ярким пламенем — Эдна казалась частью сумрака где-то вдалеке.
— Вовсе нет, — ответила Кэтлин. Прохладный ветер играл каштановыми локонами над ее лбом. — Мы ведь зашли без спроса.
— Приглашаю вас обеих на студию — пройтись, посмотреть.
— Кто вы? Важная персона?
— Он муж Минны Дэвис, продюсер, — колко вставила Эдна, словно пересказывая редкостную шутку. — Он много чего мне наговорил. Уж точно положил на тебя глаз.
— Замолчи, Эдна, — резко оборвала ее Кэтлин.
Словно устыдившись собственной грубости, Эдна пробормотала: «Позвони мне, ладно?» — и шагнула к дороге, унося с собой тайну — замеченную ею искру, мелькнувшую между двоими во тьме.
— Я вас помню, — сказала Кэтлин Стару. — Вы нас спасали из наводнения.
Что дальше? Эдны теперь не хватало — слишком ничтожна была вещественная опора, слишком многое между ними произошло. Оба парили в небытии: его мир остался где-то вдалеке, ее мир и вовсе вмещал лишь голову идола и полураскрытую дверь.
— Вы ирландка? — попытался он выстроить мир для нее.
Она кивнула.
— Я долго жила в Лондоне. Не знала, что это заметно.
На дороге показался зеленоглазый автобус; они подождали, пока он проедет.
— Вашей подруге я, кажется, не понравился. Наверное, из-за слова «продюсер».
— Эдна здесь тоже недавно. Глупышка, но беззлобная. Уж я-то не стала бы вас бояться.
Она вгляделась в его лицо и, как все, заметила усталость, но тут же о ней забыла — из-за исходящего от Стара ощущения тепла, каким веет от яркой жаровни в прохладную ночь.
— Вам, должно быть, отбоя нет от девушек, что рвутся в актрисы.
— Все давно отчаялись и махнули рукой.
Это было неправдой — он знал, что претендентки по-прежнему осаждают его порог, но их суетливые голоса давно слились для него в невнятный гомон, неотличимый от городского шума. В их глазах он был могущественнее любых королей: монарх способен сделать королевой лишь одну, Стар — как они надеялись — многих.
— С такой жизнью недолго стать циником, — заметила Кэтлин. — Вы не собирались снимать меня в кино?
— Нет.
— Вот и хорошо. Я ведь не актриса. В Лондоне ко мне как-то подошли в отеле «Карлтон» и пригласили на пробную съемку, но я поразмыслила и отказалась.
Все это время они стояли почти недвижно, словно ему через миг уходить, а ей — возвращаться в дом.
— Чувствую себя как сборщик налогов, — рассмеялся вдруг Стар. — Застрял на пороге и не даю закрыть дверь.
Кэтлин тоже улыбнулась.
— К сожалению, в дом вам нельзя. Может, я возьму жакет и посидим здесь?
— Не стоит. — Он и сам не понимал, что за чувство подсказывало ему уйти. Увидит он ее, нет ли — так будет лучше. — Придете на студию? Не обещаю быть вашим гидом, но если захотите у нас побывать — непременно звоните.
Тонкая, как волосок, складка пролегла между ее бровей.
— Не знаю. Но все равно спасибо за приглашение.
Он понял, что ее что-то держит и она не придет. Внезапно она от него ускользнула; оба почувствовали, что миг исчерпан. Ему пора уходить — в никуда, с пустыми руками. Обыденно говоря, он не знал ее телефона или даже фамилии, и сейчас казалось немыслимым о них спрашивать.
Она проводила его до машины; ее лучистую красоту, неизведанную и новую, Стар ощущал чуть ли не кожей — хотя когда они вышли из тени, их разделяло полшага пространства, залитого лунным светом.
— Неужели все? — вырвалось у него.
На ее лице отразилось сожаление, однако губы чуть дрогнули, изогнувшись в тайной улыбке — словно колыхнулся занавес у запретного порога.
— Надеюсь, мы еще увидимся. — Ответ прозвучал почти как дань вежливости.
— Будет печально, если нет.
На миг повеяло отчуждением, но когда Стар развернул машину в ближайшем проулке и тронулся в путь, Кэтлин еще стояла у дома — и он помахал ей рукой, вдруг ощутив прилив сил и порадовавшись тому, что в мире еще есть красота, не рассортированная по студийным картотекам.
Дома, пока дворецкий заваривал чай в русском самоваре, на Стара навалилось одиночество — тяжкой отрадой вернулась старая боль. Два сценария, оставленные на вечер, ждали своего часа; когда-нибудь он воплотит их на экране, реплику за репликой, а пока, раскрывая первый из них, он чуть помедлил, вспомнив Минну, и потянулся к ней мыслью — все пустяк, с тобой никто не сравнится, прости…
Вот таким, в общих чертах, был один день из жизни Стара. Болезнь он держал в тайне, и я не знаю, давно ли она началась — отец лишь упомянул, что Стар раза два терял сознание в тот месяц. Про обед мне рассказал принц Агге, впечатленный намерением Стара сделать неокупаемую картину — намерением необычайным, если учесть личности партнеров и тот факт, что Стар владел большой долей акций и по контракту его доход напрямую зависел от прибыли фирмы.
Многое рассказал Уайли Уайт — и я ему верю: настрой
