Телефон подпрыгивает как живой. Это Билл.
Ты в порядке? Позвони. Пытаюсь связаться. Чмоки.
Набираю короткое сообщение в ответ.
Я в норме. Позже позвоню. Не переживай.
Делаю паузу перед отправкой и добавляю строчку папиной гостье. Кто-то там знает мое имя, не говоря уже об адресе. Папа ни о чем не догадается (надеюсь), когда по совету той женщины купит утреннюю газету. Интересно, как он воспримет эту историю. Будет ли проклинать безымянную любовницу, так же как все вокруг? Сердце сжимается от этой мысли. А когда все откроется, станет еще хуже — он разочаруется, разуверится…
Ох, Люси, моя дорогая…
Спрашиваю Билл, приходил ли кто-то в квартиру в Лондоне. Она мгновенно отвечает:
Хотела сказать нет, но вспомнила, что одна женщина бродила на улице около дома. Я заметила, потому что это почти каждый день. Может, та же самая? Чмоки.
И чуть позже:
Только не пугайся. Может, это никак не связано. Люблю. Чмоки.
Я читаю сообщение дважды. Вспоминаю анонимный звонок от женщины, с которой говорила Адалина, после чего выключаю телефон и кладу в карман. Это как носить с собой камень, напоминание о том, что рано или поздно придется войти в воду и дать ему утянуть себя на дно.
Но пока я встаю и растворяюсь в толпе, как любой другой человек, ни в чем не замешанный.
* * *То, что мне стоило бы сделать, и то, что я делаю на самом деле, — две разные вещи. Я должна позвонить папе и объяснить все. Честность могла бы смягчить наказание. Я должна поговорить с Билл, с сестрами, со всеми, кого это непосредственно касается, потому что если эти люди смогут принять меня, то какое мне дело до того, что подумают остальные? Я должна связаться с Джеймсом, чтобы согласовать наши истории (звучит, конечно, дико, как будто мы сообщники в грабеже, как будто может быть другая версия истории, кроме той, которую мы оба знаем). Но на все это мне не хватает мужества. Вместо этого я возвращаюсь в Барбароссу и направляюсь прямо в Овальный сад. Как только я открываю дверь этого святилища, в голове проясняется. Разум становится чистым и спокойным. Я сажусь на скамейку, на которой когда-то сидели Вивьен и ее муж. Дерево поскрипывает, будто знает секреты, ее и мои, и я хочу пойти к ней и все рассказать. В ответ она расскажет о себе. Мы обе любили. Мы обе встретили другую женщину на своем пути, после чего наши жизни изменились. Она поймет, сколько между нами общего.
Адалина считает, что я уехала на целый день. Поместье достаточно велико, чтобы я могла оставаться незамеченной. Невидимость дает мне силы. Бушующий дома шторм далек от этих пурпурных небес. Лондонские дома и офисы, гудящие предположениями и гипотезами, — пустяк. Воображение рисует журналистов в отделах новостей, жаждущих подробностей: Кто она? Где она? Что писать? Охота началась. Но пение птиц в итальянском небе и далекий звон колокола за холмами делает все это таким не важным. Джеймс кажется не таким важным. Еще недавно все это было бы для меня просто поводом поговорить с ним. А сейчас я даже не уверена, что хочу этого. Что он мне скажет? Я могла с точностью до последнего слова представить этот разговор.
Я: Привет, давно не слышала тебя.
Он: Тебе не стоило звонить.
Я: Нам нужно поговорить.
Он: О чем?
Я: Не будь таким.
Он: Все кончено, Люси. Я уже сказал.
Больше ничего. Да и осталось ли что-то еще?
Были времена, когда я представляла себе наше воссоединение. Джеймс признался бы, что любит, несмотря на невзгоды, что скучает и хочет снова быть вместе, и я поверила бы каждому слову. Я бы поверила в то, что, кроме нашей любви, ничто не имеет значения. Что бы ни произошло дальше, наша любовь исцелит и защитит нас. А сейчас словно пелена спала. Этого никогда не произойдет. Столько людей скорбит, их раны никогда не заживут, их воспоминания никогда не сотрутся, его детям понадобится целая жизнь, чтобы пережить эту трагедию. Это реальная жизнь. А идеальная картинка, которую я отказывалась забыть, даже когда Билл размахивала газетой перед самым моим носом, — просто фарс. В эгоистичных фантазиях в главных ролях были мы с Джеймсом, но на самом деле история никогда не была о нас. Она была о матери и ее детях. И о том, как мы их уничтожили.
Он никогда тебе не достанется. Он всегда будет моим.
Поэтому мне было так нужно поговорить с Вивьен.
Она как будто была в моей шкуре тридцать лет назад — другое время, другая женщина, другое сердце разбито. Но кажется, что ту записку написала Грейс Кэллоуэй. Для меня. Что мне было предназначено ее прочесть.
* * *Ночью отключается электричество. В Барбароссе это не редкость, по всей видимости, и у Адалины есть запас свечей в шкафу. Она зажигает одну из них и относит в комнату Вивьен. Я зажигаю свечи, пока света не становится достаточно. Некоторые из них кажутся совсем древними, они оплыли и потеряли форму — наверное, с их помощью освещали замок десятки лет тому назад.
Здание выглядит совсем другим в мягком колеблющемся свете. Слышно каждый шум, видно каждую трещину. Ветви деревьев бьются в окна, как пальцы путника, который просит
