А Скиталец меж тем спал в объятиях Мериамун, принявшей облик аргивянки Елены. Его золотые доспехи лежали на полу у золоченого ложа, тут же стоял и черный лук Эврита. Ночь близилась к рассвету, и вдруг Лук пробудился, его тетива запела:
Проснись, проснись! Ты спишь в объятьях любимой, Но шум битвы дороже ее поцелуев. Зов боевой трубы слаще Любовных речей, Азарт битвы сильнее пьянит, Чем утехи любви. Лезвие меча сверкает Ярче ее глаз, И щит, защищающий грудь воина, Прекрасней ее нежной груди. Что венок из роз рядом со шлемом? Какой сон слаще сна Павших в бою?Змея, обвивавшая стан той, что приняла облик Елены, услышала песнь Волшебного Лука и проснулась, а проснувшись, оплела своими кольцами тело Скитальца и тело той, что приняла облик Елены, связав их узами предательства. Она стала расти, высоко подняла свою женскую голову и запела песню судьбы, отвечая Луку:
Спи, спи, спокойно спи! Люди надеются в смерти обрести покой, Но нет в смерти покоя, и тебе его не найти! Во мраке могилы они мечутся, Но их грудь сдавливают кольца змеи. Я смотрела с дерева На первых любовников, Как сейчас смотрю на него — Любовь спит на груди вожделения.Могучий Лук пропел в ответ:
Я вырезан из дерева, Под которым спали Первые любовники. Пробудись же, убийца, Ты скоро сам превратишься в прах.И Змея ему ответила:
Молчи, Смерть, мое порождение, Молчи и не буди спящего Своими призывами.Смертоносный Лук услышал песнь Змеи. Смерть услышала песнь искушения, громче зазвенела тетива:
Молчи, Зло, породившее меня, Сейчас я охраняю сон Несущего смерть!И Змея ему ответила:
Не спорь со мной, Я породила тебя, когда Мир был уже сотворен, Я живу в нем дольше тебя!И Лук ответил:
Но без меня ты ничто, Я – твоя сила, я – Смерть, Я – твое порождение, Зло!Голос Змеи и голос Лука проникли в глубины сна и достигли слуха Скитальца. Он вздохнул, потянулся, раскинув свои могучие руки, открыл глаза. И увидел горящий взгляд на лице склонившейся над ним женщины – на лице Мериамун, которое качалось на шее змеи. Лицо мгновенно исчезло. Он громко вскрикнул в страхе и соскочил с ложа. Прокравшиеся первые лучи рассвета освещали ложе – золоченое супружеское ложе царицы Мериамун и фараона, золотые доспехи, лежащие на полу, огромный черный лук, лицо спящей на ложе женщины.
И тут Скиталец всё вспомнил. Он возлег на это ложе со своей невестой, Златокудрой Еленой, и ему приснился дурной сон, он увидел перед собой змею с лицом жены фараона. Рядом с ним лежит Елена Златокудрая, он наконец-то ее нашел, и она стала его супругой. Чего он испугался, глупый? И он склонился к ней, чтобы разбудить ее поцелуем. Свет рождающегося утра освещал ее лицо. О, как она прекрасна, спящая! Но что это? Чье лицо он видит перед собой? Не такой была Елена в святилище своего храма, когда он сорвал скрывавшую ее завесу. Не такой была Елена и в зале колонн и статуй, когда стояла в потоке лунного света, не такой была, когда он клялся страшной клятвой любить ее, одну только ее. Кто эта красавица, на которую он сейчас смотрит? Бессмертные боги, это же Мериамун, прекрасная супруга фараона!
Скиталец глядел на ее прекрасное спящее лицо и леденел от ужаса. Как такое могло случиться? Что он сделал?
И постепенно он начал прозревать. Оглядел всё вокруг – на стенах покоя изображения богов Кемета, над изголовьем ложа написаны священными знаками Кемета имена Менепта и Мериамун. Не с Еленой Златокудрой разделил он ложе в эту ночь, а с женой фараона! Ей поклялся он страшной клятвой, ей, принявшей облик Елены, но сейчас чары разрушены.
Он стоял, ошеломленный, и тут тетива лука снова зазвенела, предрекая близкую смерть. Наконец силы к нему вернулись, он бросился к своим доспехам и стал в них облачаться, но когда хотел надеть шлем, тот выскользнул из его рук и с грохотом упал на мраморный пол. Грохот разбудил ту, что спала на ложе, она вскрикнула и соскочила с ложа – черные распущенные волосы струятся до колен, ночное одеяние перехвачено в талии золотой змеей с рубиновыми глазами, змеей, которую она теперь осуждена носить до смерти. Скиталец схватил свой меч и вырвал его из ножен резной слоновой кости.
Книга третья
I. Мщение Курри
Скиталец и жена фараона стояли друг перед другом в рассветных сумерках супружеской опочивальни. Оба молчали. Боль, ярость, стыд жгли сердце Скитальца и сверкали в его глазах. Лицо Мериамун было холодно и спокойно, как маска смерти, на губах улыбка сфинкса. Однако грудь ее порывисто вздымалась, словно она торжествовала победу, и вся она трепетала, как тростник на ветру.
– Почему, мой господин и возлюбленный супруг, ты так странно смотришь на меня? – наконец произнесла она. – И зачем ты надел свои боевые доспехи? Ведь лучезарный Ра едва поднялся с груди Нут, а ты, Одиссей, уже покинул ложе любви.
Он не произнес ни слова, лишь смотрел на нее испепеляющим взглядом. Тогда она протянула к нему руки и хотела обнять.
– Прочь от меня! – крикнул он страшным, сдавленным голосом. – Прочь! Не смей прикасаться ко мне, ведьма, прелюбодейка, иначе я забуду, что я мужчина, а ты женщина, и убью тебя своим мечом.
– Ты не можешь убить меня, Одиссей, – проворковала она, – может быть, я и ведьма, и прелюбодейка, и все же я – твоя жена, и ты связан со мной навек. Не ты ли мне клялся в этом всего несколько часов назад?
– Да, я клялся, но не тебе, Мериамун, а аргивянке Елене, которую люблю, а проснувшись, увидел рядом с собой на ложе тебя, ненавистная.
– Нет, Одиссей, ты клялся мне, ибо я перехитрила
