— Ну, как дела, бэби? Как вы себя чувствуете? Вот вам… — Он держал в руках бутылку коньяку. Вестовой принес ему стул, и он сел. — И еще приятная новость. Вы представлены к награде. Рассчитывайте на серебряную медаль, но, может быть, выйдет только бронзовая.
— За что?
— Ведь вы серьезно ранены. Говорят так: если вы докажете, что совершили подвиг, получите серебряную. А не то будет бронзовая. Расскажите мне подробно, как было дело. Совершили подвиг?
— Нет, — сказал я. — Когда разорвалась мина, я ел сыр.
— Не дурите. Не может быть, чтоб вы не совершили какого-нибудь подвига или до того, или после. Припомните хорошенько.
— Ничего не совершал.
— Никого не переносили на плечах, уже будучи раненным? Гордини говорит, что вы перенесли на плечах несколько человек, но главный врач первого поста заявил, что это невозможно. А подписать представление к награде должен он.
— Никого я не носил. Я не мог шевельнуться.
— Это не важно, — сказал Ринальди.
Он снял перчатки.
— Все-таки мы, пожалуй, добьемся серебряной. Может быть, вы отказались принять медицинскую помощь раньше других?
— Не слишком решительно.
— Это не важно. А ваше ранение? А мужество, которое вы проявили, — ведь вы же все время просились на передний край. К тому же операция закончилась успешно.
— Значит, реку удалось форсировать?
— Еще как удалось! Захвачено около тысячи пленных. Так сказано в сводке. Вы ее не видели?
— Нет.
— Я вам принесу. Это блестящий coup de main[40].
— Ну, а как там у вас?
— Великолепно. Все обстоит великолепно. Все гордятся вами. Расскажите же мне, как было дело? Я уверен, что вы получите серебряную. Ну, говорите. Рассказывайте все по порядку. — Он помолчал, раздумывая. — Может быть, вы еще и английскую медаль получите. Там был один англичанин. Я его повидаю, спрошу, не согласится ли он поговорить о вас. Что-нибудь он, наверно, сумеет сделать. Болит сильно? Выпейте. Вестовой, сходите за штопором. Посмотрели бы вы, как я удалил одному пациенту три метра тонких кишок. Об этом стоит написать в «Ланцет». Вы мне переведете, и я пошлю в «Ланцет». Я совершенствуюсь с каждым днем. Бедный мой бэби, а как ваше самочувствие? Где же этот чертов штопор? Вы такой терпеливый и тихий, что я забываю о вашей ране. — Он хлопнул перчатками по краю кровати.
— Вот штопор, signor tenente, — сказал вестовой.
— Откупорьте бутылку. Принесите стакан. Выпейте, бэби. Как ваша голова? Я смотрел историю болезни. Трещины нет. Этот врач первого поста просто коновал. Я бы сделал все так, что вы бы и боли не почувствовали. У меня никто не чувствует боли. Уж так я работаю. С каждым днем я работаю все легче и лучше. Вы меня простите, бэби, что я так много болтаю. Я очень расстроен, что ваша рана серьезна. Ну, пейте. Хороший коньяк. Пятнадцать лир бутылка.
Должен быть хороший. Пять звездочек. Прямо отсюда я пойду к этому англичанину, и он вам выхлопочет английскую медаль.
— Ее не так легко получить.
— Вы слишком скромны. Я пошлю офицера связи.
Он умеет обращаться с англичанами.
— Вы не видели мисс Баркли?
— Я ее приведу сюда. Я сейчас же пойду и приведу ее сюда.
— Не уходите, — сказал я. — Расскажите мне о Гориции. Как девочки?
— Нет девочек. Уже две недели их не сменяли.
Я больше туда и не хожу. Просто безобразие! Это уже не девочки, это старые боевые товарищи.
— Совсем не ходите?
— Только заглядываю иногда узнать, что нового.
Так, мимоходом! Они все спрашивают про вас. Просто безобразие! Держат их так долго, что мы становимся друзьями.
— Может быть, нет больше желающих ехать на фронт?
— Не может быть. Девочек сколько угодно. Просто скверная организация. Придерживают их для тыловых героев.
— Бедный Ринальди! — сказал я. — Один-одинешенек на войне, и нет ему даже новых девочек.
Ринальди налил и себе коньяку.
— Это вам не повредит, бэби. Пейте.
Я выпил коньяк и почувствовал, как по всему телу разливается тепло. Ринальди налил еще стакан. Он немного успокоился. Он поднял свой стакан.
— За ваши доблестные раны! За серебряную медаль! Скажите-ка, бэби, все время лежать в такую жару — это вам не действует на нервы?
— Иногда.
— Я такого даже представить не могу. Я б с ума сошел.
— Вы и так сумасшедший.
— Хоть бы вы поскорее приехали. Не с кем возвращаться домой после ночных похождений. Некого дразнить. Не у кого занять денег. Нет моего сожителя и названного брата. И зачем вам понадобилась эта рана?
— Вы можете дразнить священника.
— Уж этот священник! Вовсе не я его дразню. Дразнит капитан. А мне он нравится. Если вам понадобится священник, берите нашего. Он собирается навестить вас. Готовится к этому заблаговременно.
— Я его очень люблю.
— Это я знаю. Мне даже кажется иногда, что вы с ним немножко то самое. Ну, вы знаете.
— Ничего вам не кажется.
— Нет, иногда кажется.
— Да ну вас к черту!
Он встал и надел перчатки.
— До чего ж я люблю вас изводить, бэби. А ведь, несмотря на вашего священника и вашу англичанку, вы такой же, как и я, в душе.
— Ничего подобного.
— Конечно, такой же. Вы настоящий итальянец. Весь — огонь и дым, а внутри ничего нет. Вы только прикидываетесь американцем. Мы с вами братья и любим друг друга.
— Ну, будьте паинькой, пока меня нет, — сказал я.
— Я к вам пришлю мисс Баркли. Без меня вам с ней лучше. Вы чище и нежнее.
— Ну вас к черту!
— Я ее пришлю. Вашу прекрасную холодную богиню. Английскую богиню. Господи, да что еще делать с такой женщиной, если не поклоняться ей? На что еще может годиться англичанка?
— Вы просто невежественный брехливый даго.
— Кто?
— Невежественный макаронник.
— Макаронник. Сами вы макаронник… с мороженой рожей.
— Невежественный. Тупой. — Я видел, что это слово кольнуло его, и продолжал: — Некультурный. Безграмотный. Безграмотный тупица.
— Ах, так? Я вот вам кое-что скажу о ваших невинных девушках. О ваших богинях. Между невинной девушкой и женщиной разница только одна.
