Жена Мэнихена смахивала на мускусную дыню. Они имели двух детей, похожих на то, что можно было бы ожидать, а также «плимут» пятилетней давности. Миссис Мэнихен не возражала против ночной работы мужа. Напротив.
Сейчас он работал ночью, потому что днем столкнулся с поразительным феноменом. Мэнихен взял стандартный детергент, «Флоксо», и на глаз добавил красновато-коричневого порошка — сравнительно простого вещества, широко известного как диокситетрамерфеноферроген-14, свободно вступающего в соединения со стеоратами. Химикат этот относился к числу дорогих, поэтому ученый прибавлял по грамму на фунт «Флоксо», обходящегося в один доллар восемьдесят центов за тонну и продававшегося во всех универмагах в больших экономичных упаковках по сорок семь центов.
Мэнихен опустил в емкость кусок хлопчатобумажной ткани с пятном от кетчупа с собственного бутерброда и с разочарованием заметил, что, в то время как контрольный раствор чистого «Флоксо» полностью удалил пятно с аналогичного образца, раствор с диокситетрамерфеноферрогеном-14 оставил на ткани четкий круг.
Он попробовал раствор с одним миллиграммом диокситетрамерфеноферрогена-14, но результат получился абсолютно тождественным. Мэнихен работал над своим проектом уже шестнадцать месяцев и был понятно расхоложен. Он собирался выбросить оба образца, когда обратил внимание, что, если раствор чистого «Флоксо» покрылся пеной самым осужденным журналами образом, то новая жидкость выглядела, как вода из прозрачнейшего горного ручья.
Осознав грандиозность открытия, Мэнихен вынужден был сесть — так задрожали колени. Перед глазами возникли канализационные трубы — такими, какими они были в 1890 году, только кишмя кишащие форелью. Мистер Паулсон перестанет звать его Джонсом. Он купит себе «триумф», затем разведется и вместо очков будет носить контактные линзы. Его переведут в отдел рака.
Оставалось всего-то определить нужную пропорцию диокситетрамерфеноферрогена-14 к «Флоксо», искомое соотношение, которое не образует пены и одновременно не оставляет колец, — и будущее обеспечено.
Мэнихен работал с колотящимся сердцем, методично составляя один раствор за другим, не скупясь на диокситетрамерфеноферроген-14 — сейчас не время быть мелочным. Кончился кетчуп, и он перешел на табачный деготь из трубки. Но весь день и весь вечер (Мэнихен позвонил жене и предупредил, что к ужину не вернется) результат был одинаков — предательское кольцо оставалось. Оно оставалось на ткани. Оно оставалось на линолеуме. Оно оставалось на пластике. Оно оставалось на ладони экспериментатора.
Мэнихен не отчаивался. В конце концов, Эрлих перепробовал шестьсот пять комбинаций перед заветной шестьсот шестой. Что значит для науки время?
Иссякли запасы неорганических испытуемых объектов. Тогда Мэнихен взял двух белых мышей из партии, доставшейся ему, потому что у них упорно не росли опухоли. «Лаборатории Фогеля-Паулсона» вели широкую кампанию, чтобы заставить собачников мыть своих питомцев «Флоксо» — чудо-детергент в последнее время стал терять позиции, уступая конкурентам, и требовались новые рынки. Результаты с мышами получились такими же. Одна мышь вышла белой, как в день своего рождения, и раствор благополучно покрылся пеной. Другая вся была в разводах, но раствор очистился за пять минут.
Мэнихен приготовил новую порцию, на сей раз с одной миллионной грамма диокситетрамерфеноферрогена-14, и взял из клетки еще двух мышей. Так как ему доставались экземпляры, во всех других лабораториях признанные с научной точки зрения бесполезными, то среди его испытуемых были мыши, страдающие гигантизмом, слепые мыши, черные мыши, пегие мыши, желтые мыши, серые мыши с красными пятнами и мыши, забивающие себя до смерти о решетку при звуке ля-бемоль.
Клетки с мышами находились в темной комнате, чтобы не навлекать на отдел моющих средств обвинений в расточительном использовании электроэнергии, и Мэнихен не видел цвета мышей, пока не вынес их в лабораторию. Они оказались желтоватого оттенка, словно нездоровая китайская прачка. Мэнихен аккуратно запачкал мышей табачным дегтем — он беспрерывно курил, чтобы снабдить себя материалом, и накурился до обалдения, но ни капли не задумывался над своей жертвой.
Одну мышь он опустил в раствор «Флоксо» в дистиллированной воде. Она беззаботно плескалась, явно наслаждаясь ванной; пятно исчезло, и закипела пена. Другую мышь он опустил в аналогичный раствор с миллионной грамма диокситетрамерфеноферрогена-14 и отвернулся ополоснуть руки спиртом; а вновь повернувшись, увидел, что мышь повалилась набок.
Он нагнулся и уставился на мышь. Та не дышала. Она была мертва.
Мэнихен видел достаточно дохлых мышей, чтобы не сомневаться в этом. Он почувствовал раздражение. Хороши же порядки в лаборатории! Как можно ожидать от ученого приличных результатов, если ему подсовывают мышей, которые подыхают, как только к ним прикоснешься?!
Он выбросил мертвую мышь и пошел за новой. На сей раз он включил свет. К черту экономию!
Движимый необъяснимой вспышкой озарения, Мэнихен взял другую желтую мышь, сестру погибшей, и дерзко оставил свет гореть.
Вернувшись в лабораторию, он тщательно вымазал подопытную табачным дегтем, замечая тем временем, что первая мышь продолжает благополучно резвиться в густой пене. Мэнихен опустил желтую мышь в пустую чашку и налил раствора с диокситетрамерфеноферрогеном-14. В первую секунду ничего не произошло. Потом мышь глубоко вздохнула, легла на бок и издохла.
Мэнихен сел. Встал. Разжег трубку. Подошел к окну. Над крышей светила луна.
Где-то здесь, подсказывала научная интуиция, кроются причина и следствие. Следствие совершенно очевидно — две дохлые мыши. Однако первая мышь, белая, помещенная практически в тот же раствор, не умерла, хотя пятно на шерсти сохранилось. Белая мышь, желтая мышь… желтая мышь, белая мышь… У Мэнихена заболела голова. Луна скрылась за трубой.
Он вернулся к столу. Мертвая желтая мышь уже окоченела в кристально-прозрачной жидкости. В соседней чашке другая желтая мышь плавала в пене чистого «Флоксо». Мэнихен вытащил дохлую мышь и положил ее в холодильник — на всякий случай.
Он сходил в мышиную комнату и принес серую мышь, черную мышь и пегую мышь. Не обременяя себя процедурой с дегтем, одну за другой опустил их в раствор, где скончались две желтые мыши. Все с удовольствием приняли ванну, а пегая мышь стала до того резвой, что попыталась спариться с черной, хотя обе были одного пола. Мэнихен поместил трех контрольных животных в маленькую клетку и задумчиво уставился на желтую мышь, продолжавшую плескаться в крошечном море пены чудесного «Флоксо».
Потом он осторожно вытащил очумевшую от восторга желтую мышь, вытер ее досуха и опустил в раствор, погубивший двух ее собратьев, но ничуть не повредивший трем контрольным мышам.
Желтая мышь вздохнула, легла и померла.
Головная боль заставила ученого на шестьдесят секунд закрыть глаза. Когда он открыл глаза, мышь, лежавшая в кристально-чистой жидкости, была все так же мертва.
На Мэнихена навалилась колоссальная усталость. За все годы служения науке ничего подобного с ним не
