Он стоял передо мной, лицо его побелело от гнева.
– Но, Ричард, любовь моя, – упорствовала я, – неужто ты не понимаешь, что в нынешней обстановке вероломным они назовут как раз тебя? Отказаться служить под началом другого, когда враг в Девоне! На тебя станут указывать пальцем и оскорблять будут тебя! Тебя, а не Хайда!
Он не хотел слушать и просто отмахнулся от меня.
– Дело не в тщеславии, тут задета моя честь. Они мне не доверяют, следовательно я подаю в отставку. А теперь, ради бога, давай поедим и больше ни слова об этом. Расскажи мне, что, в Менебилли по-прежнему идет снег?
В этот последний вечер я проиграла в своей борьбе за него. Проиграла самым жалким образом. Я не предприняла никаких усилий, чтобы подстроиться под его настроение, когда он столь внезапно перешел от страшного гнева к напускной веселости. Мне хотелось поговорить с ним о будущем, о том, что он намеревается делать, но он и слушать бы меня не стал. Я спросила, что думают его офицеры, что сказали полковник Роскаррок и полковники Арунделл и Фортискью. Поддержали ли они его в таком важном и необычном решении? Но он отказался говорить на эту тему. Велев слугам откупорить еще одну бутылку вина, он с улыбкой осушил ее всю, как сделал это семью месяцами раньше в Оттери-Сент-Мэри. Было уже около полуночи, когда новый адъютант постучался в дверь, в руках он держал письмо.
Ричард взял у него бумагу и прочел, затем со смехом швырнул в огонь.
– Совет предписывает мне явиться завтра в десять во двор Лонстонского замка. Быть может, они намечают какую-нибудь простую церемонию и мне будет пожалован графский титул. Традиционная награда неудачливому солдату.
– Ты поедешь? – спросила я.
– Поеду, – ответил он. – А затем мы с тобой направимся в Менебилли.
– А ты не смягчишься? – спросила я. – Не поступишься своей гордыней, или, как ты это называешь, своей честью, и не согласишься на то, что они от тебя требуют?
Какое-то время он, не улыбаясь, смотрел на меня.
– Нет, – произнес он медленно. – Я не смягчусь.
Я отправилась спать в свою бывшую комнату, находившуюся рядом с его, оставив дверь между нашими комнатами открытой на тот случай, если бессонница заставит его прийти ко мне. В три часа ночи я услышала его шаги на лестнице, однако он не заговорил со мной и не позвал меня.
Я проспала, быть может, час-два. Не помню. Когда я проснулась, все еще шел снег и небо было пасмурным и серым. Я велела Мэтти в спешном порядке одеть меня и послала записку Ричарду с просьбой принять меня.
Вместо этого он пришел ко мне сам и с большой нежностью сказал, чтобы я оставалась в постели, во всяком случае, до того времени, пока он не вернется из Лонстона.
– Я буду через час, самое позднее – через два. Я только выскажу членам Совета все, что я о них думаю, а затем вернусь, и мы с тобой позавтракаем. Весь мой гнев вышел сегодня утром. Я чувствую себя свободным, и у меня легко на сердце. Знаешь, довольно необычное ощущение, когда на тебе больше не висит груз ответственности.
Поцеловав мне руки, он удалился. Я услышала постепенно затихающий цокот копыт в парке. Простая барабанная дробь и затем – тишина. Лишь звуки шагов часовых, прохаживавшихся взад-вперед перед домом. Я устроилась в кресле возле окна, укрыв колени пледом. Не переставая шел снег. Луг перед Лонстонским замком, наверно, будет устлан белым ковром. Здесь, в Веррингтоне, пейзаж был пустынным. Ниже по реке остановился, спрятавшись за деревьями, олень. В полдень Мэтти принесла мне еду, пристально вглядываясь в глубину парка, следы конских копыт теперь уже запорошило снегом, а снежинки, примерзая к стеклу, застилали мне вид. Было, наверное, три часа, когда я услышала бряцанье доспехов – это вытянулись по стойке «смирно» часовые, – и в очередной раз донеслась глухая барабанная дробь. От северных ворот к дому скакали всадники, но поскольку мое окно выходило на другую сторону, то мне их не было видно. Я ждала. Ричард, возможно, не сразу придет ко мне – ему, наверное, нужно многое посмотреть в нижней комнате. Без четверти четыре раздался стук в мою дверь, и слуга, понизив голос, спросил, может ли госпожа Харрис принять полковника Роскаррока. Я сказала: «Конечно» – и села, сложив руки на коленях, одолеваемая слишком хорошо знакомыми мне опасениями.
Он вошел и остановился в дверях, на лице у него было отчетливо написано, что стряслась беда.
– Говорите же, – сказала я. – Уж лучше сразу узнать самое худшее.
– Они арестовали его по обвинению в измене принцу и его величеству, – медленно проговорил он. – Его схватили прямо на глазах его свиты и всех нас, его офицеров.
– Где они заключили его под стражу?
– Там же, в Лонстонском замке. Губернатор с эскортом солдат ждал, чтобы забрать его. Я бросился к нему и стал умолять его завязать бой. Я говорил, что стоит ему только сказать одно слово, и на его защиту встанут штаб, отряды да и вся армия. Но он отказался. «Нужно повиноваться принцу», – сказал он. Там, на лугу перед замком, он улыбнулся нам и пожелал удачи. Затем отдал свою шпагу губернатору, и они его увели.
– И больше ничего? – спросила я. – Никаких других слов на прощание?
– Ничего, он только велел мне позаботиться о вас и препроводить в целости и сохранности к вашей сестре.
Я сидела очень спокойно, внутри у меня все похолодело, я перестала что-либо ощущать.
– Это конец, – сказал полковник Роскаррок. – Кроме Ричарда Гренвила, в армии нет другого человека, способного повести нас за собой. Когда Фэрфакс надумает напасть на Корнуолл, он не встретит отпора. Это конец.
«Да, – подумала я. – Это конец». Множество людей погибло, сражаясь, и все напрасно. Теперь не будут взорваны мосты, не будут охраняться дороги и никто не будет удерживать укрепления. Приказ Фэрфакса о наступлении будет исполнен, и отряды мятежников переправятся через
