Таким он был всегда. То, что превратило его в адаптанта, случилось в буквальном смысле еще до зачатия. Клетку, которая была оплодотворена и потом развилась в зародыш Свени, подвергли комплексу воздействий — селективной обработке ядами, игловой рентгенотерапии, специальному метаболическому активированию, а плюс к ним еще около пятидесяти операций с совершенно непроизносимыми названиями. Вкупе все это окрестили «пантропологией». В вольном переводе это означало «трансформация всего» — и было действительно тем, чем называлось.
Пантропологи изменили не только внешность и цикл жизнедеятельности Свени, но и его духовный мир, обучение и даже предков. Доктор Алфкон как-то раз гордо объяснил через интерком, что по мановению руки адаптированные люди не возникают. Даже клетка-зародыш имела позади себя сотню поколений клеток, ступенчато изменявшихся из поколения в поколение, пока не возникла зигота, достаточно далеко ушедшая от теплой белковой жизни ко льду, цианидам и всему прочему, из чего сделаны такие мальчики, как Свени. Доктора Алфкона сняли с должности, когда в конце недели команда психологов прослушала записи его разговоров со Свени: кто и что говорил, и как он на это отвечал. Но Свени никогда не слышал известного детского стишка «из чего сделаны мальчики», и поэтому не испытал травмы по причине эдипова комплекса.
Он, конечно, заметил, что доктор Алфкон не появился, когда подошла его пора, но в этом не было ничего особенного. Ученые приходили и уходили, перемещаясь внутри большой, тщательно охраняемой пещеры только в сопровождении вежливых, одетых в тщательно выглаженную красивую форму полицейских Порта. Ученых редко хватало надолго, в псих-команде чувствовалось постоянное напряжение, иногда разряжавшееся в яростных словесных баталиях, в которых спорящие сильно надрывали голосовые связки. Свени так и не выяснил, в чем тут дело — связь со внешним миром обрывали сразу, как только поднимался крик. Но он заметил, что некоторые из голосов исчезали и уже больше никогда не принимали участие в спорах.
— А где доктор Эмори? Ведь сегодня его день.
— Он закончил свою вахту.
— Но я хотел с ним поговорить. Он обещал мне книгу. Разве он уже не вернется навестить меня?
— Не думаю, Свени, что вернется. Как это ни печально, но он уволен. Не волнуйся, у него все хорошо. А книгу тебе и я принесу.
После третьего случая исчезновения психолога Свени в первый раз позволили выйти на поверхность Луны — правда, с охраной из пяти человек в скафандрах. Но Свени было все равно. Новая свобода показалась ему огромной, а его собственный защитный костюм — ерундой по сравнению с неуклюжими вакуумными скафандрами полицейских.
Свени его почти не ощущал. Это был первый предварительный глоток той свободы, которую предстояло получить — если верить многочисленным намекам — после того, как он выполнит свое главное задание. Он даже сможет увидеть Землю, где живут люди.
О своем назначении он знал все, что нужно знать, и оно стало его второй натурой. С дней одинокого холодного детства в него вдалбливали эти знания, и всякий раз в конце следовала не терпящая возражений фраза-приказ:
— Эти люди нам нужны, и нужны здесь. Мы должны вернуть этих людей.
Пять слов — но в них заключался смысл работы и самого существования Свени. В них же его единственная надежда. Адаптанты должны быть пойманы и возвращены на Луну, точнее — под купол Порта, единственное место, кроме Ганимеда, где они могли существовать. И если пленить их всех не удастся, то нужно вернуться хотя бы с доктором Якобом Рулманом. Только он знал главный секрет — как превратить адаптанта в нормального человека.
Свени понимал, что доктор Рулман и его товарищи — преступники, но насколько тяжело их преступление, никогда не задумывался и не пытался сам ответить на этот вопрос. Слишком неполными и схематичными были те данные, по которым он мог судить. Но с самого начала было ясно, что колония на Ганимеде возникла без разрешения Земли. Колонисты воспользовались методами, которые не одобрялись Землей (не считая особых случаев вроде Свени), и Земля хотела покончить с непослушанием. Но не силой, потому что ученые хотели узнать то, что знал Рулман, а с помощью такого тонкого произведения науки, каковым являлся Свени.
«Мы должны вернуть этих людей!»
Намекалось — прямо этого никто не обещал — что тогда Свени, возможно, трансформируют в человека, и он получит свободу, несравнимую с прогулками по лунной поверхности в сопровождении пяти охранников.
После очередного такого намека обычно начинались ссоры среди научной команды. Любой нормальный человек давно заподозрил бы, что его водят за нос. Свени благодаря системе обучения очень рано стал недоверчивым и подозрительным, но эти обещания давали ему единственную надежду. Выбирать не приходилось. Хотя начало одного разговора заставило его заподозрить, что, кроме сомнений в возможности обратной трансформации адаптантов, существуют и другие проблемы. Эмори тогда взорвался:
— Но, предположим, Рулман был прав и… — Щелк… и звук выключили.
Прав — в чем? И может ли нарушитель закона быть в чем-то правым? Свени этого не знал. Потом был один техник, который сказал: «Стоимость — вот в чем беда терраформирования». Что он имел в виду? Техника тут же выслать из камеры с каким-то неожиданным поручением. Таких случаев было много, но Свени как-то не удавалось сложить эту мозаику в целостную картину. Поэтому решил, что проблемы ученых не имеют прямого отношения к его шансам стать нормальным человеком.
Реальностью обладал лишь приказ. «Мы должны получить их обратно!» Эти слова и были первопричиной, из-за которой Свени сейчас падал вниз головой к поверхности Ганимеда.
3Адаптанты обнаружили Свени, когда он одолел половину большого перевала — единственную дорогу к их колонии на обрыве плато «эйч». Он никого не узнал, их не было на фотографиях, которые он запомнил. Но его легенду адаптанты приняли охотно. И усталость ему имитировать не пришлось. Гравитация на Ганимеде была для Свени нормальной, его тело было создано и приспособлено как раз к ней, но путь, а тем более подъем в гору оказались долгими и изнурительными.
Свени с удивлением обнаружил, что дорога ему по душе. Впервые он передвигался совершенно один, свободно и без надзора полицейских или объективов телекамер. В этом мире он чувствовал себя дома — в мире без стен. Воздух был густым и вкусным, откуда-то налетали ветра, и температура была заметно ниже той, что поддерживалась в куполе на Луне. Вместо серого потолка висело иссиня-черное небо, на котором поблескивали искорки звезд.
Не нужно было соблюдать осторожность. Слишком легко и приятно было воспринимать Ганимед как дом. Его об этом предупреждали, но он и подумать не мог, что опасность может оказаться не только реальной, но и такой… умиротворяющей, что ли.
Молодой адаптант прошел
