Но вернемся к Кутепову. Мысли об отходе от деятельности после разоблачения «Треста» у него действительно были (он всерьез собирался освоить столярное ремесло и работать в мастерской), но после того как великий князь Николай Николаевич не принял отставку, генерал все же переборол себя и продолжал отстаивать свою правду. Он даже нашел в себе силы выглядеть спокойно, что отметил в своем дневнике А. А. Лампе: «Сам Кутепов делает вид, что ничего особенного не произошло и что это неизбежно связанное с его работой недоразумение»[584]. Аргументы в свою пользу Александр Павлович сумел подобрать действительно серьезные: как раз в 1927 году обстановка вокруг Советского Союза накалилась до чрезвычайности, Великобритания разорвала с Москвой дипломатические отношения, всерьез обсуждался план военной интервенции в СССР, в которой должны были бы также принять участие Польша, Финляндия, Румыния и Прибалтийские страны, близилась первая «круглая» дата революции — десять лет. На этом фоне, по мысли Кутепова, следовало не сворачивать деятельность, а усилить ее, дав понять большевикам, что никакие «Тресты» не остановят борцов за Белую идею.
Кутепова услышали. В рамках РОВС было санкционировано создание Союза национальных террористов (СНТ) — боевиков, которые забрасывались в СССР уже не только с разведывательными целями, как раньше, но и для организации терактов. Причем в СНТ был принят и Стауниц-Опперпут, которому Кутепов почему-то поверил безоговорочно. Планы, составленные Стауницем, предусматривали активное использование бактериологического оружия, акты пиратства против советских судов, разрушение хлебных элеваторов и другие прожекты. Но летом 1927 года удалось осуществить всего две террористические атаки: в ночь на 3 июня Мария Захарченко-Шульц, Юрий Петерс и Стауниц-Опперпут попытались взорвать жилой дом ОГПУ по адресу: Малая Лубянка, 3/6, а 6 июня Виктор Ларионов, Дмитрий Мономахов и Сергей Соловьев забросали гранатами партийный клуб в Ленинграде на набережной Мойки, 59, убив одного и ранив 26 человек. Громкого резонанса в стране эти акции не получили, оказавшись в тени убийства советского полпреда в Польше П. Л. Войкова (7 июня). Группе Ларионова удалось уйти, Захарченко-Шульц и Петерс, будучи окружены чекистами на севере Белоруссии, после неравного боя покончили с собой, судьба Стауница-Опперпута точно неясна до сих пор (по официальным данным, он был окружен, «отстреливался из двух маузеров»[585] и погиб в 1927-м; по другой версии — схвачен в 1943-м немцами в оккупированном Киеве как глава советской подпольной сети и казнен). Следующие группы были заброшены в августе 1927 года — тройки под командованием Александра Болмасова и Сергея Соловьева, которые перешли в СССР с территории Финляндии, и тройка Николая Строевого, действовавшая из Латвии. Но их почти сразу задержали пограничники. 24 сентября «кутеповцев» судили в Ленинграде, четверых расстреляли, одного приговорили к десяти годам тюрьмы.
Эти неудачи не смутили Кутепова, и отправка боевиков в СССР продолжилась. Но ставка на теракты, которые всколыхнули бы всю страну (как говорил Кутепов, вызвали бы детонацию), заставили бы людей «опомниться» и взяться за борьбу с большевизмом, не сыграла. «Активисты» гибли один за другим: одни в бою с пограничниками, другие в подвалах Лубянки, третьи стрелялись или взрывали себя последней гранатой, подпустив преследователей поближе. Гибель каждого Кутепов переживал болезненно. Но сам он был убежден в одном: «Я никого не посылаю, и если идут, то идут добровольно, зная, куда и зачем. Но если ты пошел, иди, как подобает солдату»[586].
Интересен отчет, написанный «кутеповцем» Бубновым (он же Каринский, Антон Тарасов и Тверин) в июле 1928 года, по возвращении из второй «ходки» в СССР. Этот отчет характеризует и уровень подготовки кутеповских «активистов», и уровень задач, который перед ними ставился.
«Я понял, что ни в одно из зданий, где происходят партийные собрания, даже нельзя думать попасть без партийного билета. Все это время я искал случая приобрести хоть какой-нибудь партбилет, но безрезультатно. <…> День за днем проходили то в бесплодных скитаниях по улицам, то в попытках следить за отдельными зданиями и учреждениями, то в поисках комнаты для себя лично. Каждая ночь, проведенная в лесу под дождем, немедленно отзывалась на выносливости и здоровье.
<…> Первые две недели я не хотел размениваться на какую-нибудь мелочь и изыскивал только способ, как бы встретить Бухарина[587] или кого-нибудь из крупных. Здание Дома союзов на Большой Дмитровке охранялось чрезвычайными караулами от полка имени Дзержинского при ОГПУ. Торчать там поблизости, поджидая Крыленко (а он один только стоил, чтобы за ним поохотиться), было нельзя — сразу обращали внимание. Можно было наблюдать, замешавшись в толпу в Охотном Ряду, но тогда не успел бы подойти ближе, чтобы бросить бомбу, как на автомобиле они исчезали и проезжали моментально.
Одиннадцатого июня товарищ Луначарский[588] читал лекцию в Экспериментальном театре „о новом человеке“. Билеты мы достали заранее и на лекции присутствовали. Сидели очень далеко, но можно было бы, подойдя ближе, бросить бомбу. Однако с первого же взгляда мне стало ясно, что при взрыве погибнет громадное количество людей, так как на лекции этого шута горохового ходит в большинстве интеллигенция и так называемая мелкобуржуазная среда, а каждая из моих бомб содержит около 270 мелких осколков. Не то чтобы мне стало жаль публики, мягкостью я особой не отличаюсь, но боялся, что впечатление от такого акта получится как раз обратное тому, на которое мы рассчитывали. К тому же Толя — слишком ничтожная величина, хотя и подлая. Будь это Сталин, Бухарин или Менжинский[589] — тогда другое дело. <…> На следующий день продолжали розыски Бухарина. <…> Дело оказалось не так легковыполнимым, как я предполагал, нужна долгая, упорная и тщательная подготовка и гораздо больше людей»[590].
Но еще больший интерес представляют рассуждения Бубнова о том, почему террор в СССР бесперспективен: «Раньше я верил в осуществление такого систематического террора, теперь ясно вижу, что это невыполнимо, и на вопрос отвечу: „нет, нецелесообразно“. Разве стоит гибель нужных людей для дела, которое, как видно заранее, не даст желаемых результатов? Одиночными мелкими взрывами, поджогами и т. д. немногочисленными, и еще вопрос, всегда ли удачными, мы ГПУ не устрашим, общественное мнение взволнуем, но к активности вряд ли кого вызовем.
