Ответ удивил и Салахаева, и Берзоева. Аджар спросил:
– Отработать? Как? Что ты можешь сделать, что стоило бы таких денег?
– Я могу многое!
– Что конкретно?
– Воевать!
Вопрос задал Берзоев:
– Приходилось?
– Приходилось!
– И что же ты, готов пойти против своих?
Андрей повысил голос:
– А кто свои? Те, кто вышвырнул меня из спецназа? Те, кто обрек на нищету? Кто лишил всего? Кто послал в Чечню умирать брата? Или те, кто сфабриковал дело, чтобы, не разобравшись, бросить меня за решетку? Кто мне свои? Да я без вас эту власть продажную, будь моя воля, всю к стенке поставил бы за то, что она со страной и людьми сделала.
Как и рассчитывал Сургин, упоминание о спецназе заинтересовало заместителя Аджара. Берзоев спросил:
– Ты сказал, что тебя вышвырнули из спецназа?
– Да, это так.
– И давно уволили?
– Давно. В девяносто втором году. Так что в Чечне я ничьей крови не пролил. В Афгане да, там пришлось, в Союзе, в бывшем Союзе – нет, кроме последнего случая, когда одному козлу череп проломил. Но это ни к спецназу, ни к войне никакого отношения не имеет!
– Ты служил в Афганистане? – задал вопрос Али.
– Я там не служил, я в Афгане воевал, будучи командиром диверсионно-штурмовой группы отряда спецназа.
– В какие года это было?
– С восемьдесят первого по восемьдесят третий, потом с восемьдесят пятого по восемьдесят восьмой. Затем отряд вывели «из-за речки» и расформировали.
– И где ваш отряд действовал?
– Везде. По всей территории Афганистана и даже в Пакистане. Но там проводили единичные акции по освобождению пленных.
Берзоев задумался. Потом поинтересовался:
– А в районе Саланга не работали?
– Один раз, и то только потому, что один наш пехотный взвод попал в серьезную переделку. Поэтому майор Потапов, наш командир, и отдал приказ вытащить ребят из капкана духов. Даже дату того боя назову. 14 июня восемьдесят седьмого года!
Али привстал. По его виду было заметно, что он вдруг разволновался.
– Почему ты запомнил эту дату?
– Потому, что в том бою мы потеряли одного офицера, моего друга! Потеряли, когда, казалось, уже все кончилось. Но остался в щели снайпер. Он и снял Женьку! Мы позицию снайпера потом из огнемета сожгли. Живым факелом дух по склону метался, пока из пулемета не добили. Но друг погиб. Я каждый год 14 июня поминаю его. Это уже как традиция. Скорбная традиция!
Берзоев проговорил:
– Да, да, живой факел по левому склону. Потом очередь – и он скатился на дно ущелья. А до этого одиночный выстрел, убивший спеца! Да, так оно и было!
На этот раз Сургин изобразил крайнее удивление:
– Я не понял, ты слышал, что ли, о том бое?
Али взглянул на Андрея, переспросил:
– Слышал? Да нет! Я, русский, и командовал тем попавшим в засаду мотострелковым взводом!
– Погоди, погоди, а ведь точно, пехотой чеченец командовал. Потапов говорил!
В это время неожиданно, как взрыв, прогремел гром близкой грозы. Так в горах бывает. Солнце, тишина, потом вдруг оглушительный раскат грома, многократно подхваченный эхом. И через минуту ливень, после которого ручьи превращаются в бушующие потоки, сметающие все на своем пути. А потом опять неожиданная тишина. Солнце, голубое небо.
Пришлось перебираться в дом.
Сургин оказался в небольшой комнате – судя по офисному интерьеру, рабочем кабинете Аджара. И оказался в обществе все тех же Салахаева и Берзоева. Бывший командир мотострелкового взвода продолжил разговор, связанный с тем далеким боем в Афганистане. Андрей подробно изложил действия «своей» группы в сражении.
Али, выслушав майора, воскликнул:
