Поблизости стрельбы не было слышно. Приказав Омаеву охранять танк с тыла, Соколов снова пополз между гусеницами.
Увиденное впереди его обрадовало. Бабенко все же смог сделать так, как его просил командир. Почти половина ствола пушки торчала из сарая, выломав несколько досок. Прицелы были тоже свободны. И батарею он видел впереди метрах в пятистах как на ладони. Три орудия периодически стреляли куда-то левее окраины.
– Логунову приготовиться! – крикнул Соколов в люк.
Выбив ногой широкую доску в стене, Алексей приложил к глазам бинокль и стал осматривать местность вокруг. Очень мешал звук работающего мотора «семерки», но глушить его нельзя. Может срочно понадобиться сменить позицию.
И тут слева, поднимая клубы пыли, прямо по грунтовой дороге вылетел танк с номером «313» на борту. Его пушка выстрелила звонко и, как показалось Соколову, нахально. Наверное, просто на душе стало легче, когда появился Фролов. Снаряд разорвался близко от позиции батареи, заставив расчет одного из орудий залечь за бруствером.
И пулемет 313-го бил, почти не переставая. Два орудия стали разворачивать стволы в сторону советского танка, но 313-й свернул, спустился в какую-то ложбинку и скрылся из вида.
– Огонь, Логунов, огонь! Чего ждешь!
«Семерка» выстрелила, грохот больно ударил по перепонкам. У Алексея заложило уши. Он тряхнул головой, но не убрал бинокля от глаз. Он увидел, как первый же снаряд опрокинул зенитку и разметал артиллеристов. Две другие пушки стали разворачивать стволы, выискивая, откуда мог стрелять только что исчезнувший танк «313».
Второй выстрел «семерки» разворотил бруствер артиллерийской позиции, подняв фонтан рыхлой земли. Наверняка у артиллеристов были потери, теперь они догадались, что огонь ведется не со стороны ложбинки. Одна пушка стала разворачивать ствол в сторону поселка.
И почти сразу из низинки выскочила «тридцатьчетверка». Остановившись на краю овражка, она сделала два выстрела из пушки, подняв взрывом в воздух доски и обломки бревен, и снова исчезла.
– Омаев, в танк, всем приготовиться! – закричал Соколов и кинулся к люку.
Когда они оба оказались в танке, Алексей быстро объяснил ситуацию. Половина расчета зенитного орудия убита или ранена. Две пушки выведены из строя, теперь бросок, добить, пустить под гусеницы. Стрелять без перерыва!
«Семерка», окончательно развалив остатки сарая, вырвалась на свободу и понеслась, разбрызгивая грязную землю и комья вчерашнего снега. Двумя выстрелами Логунов покончил с третьей зениткой, танк гусеницами проутюжил остатки позиции батареи.
Немцы бежали из этой части города. Два КВ с ревом неслись по станции, расстреливая отдельных гитлеровцев из пулеметов и паля по всем зданиям и укрытиям, где могли быть пулеметные гнезда или оборонительные позиции. Через несколько минут станция была очищена.
Соколов сидел в люке своего танка, который ехал вдоль железнодорожных путей. 313-й шел следом. Навстречу вышел мужчина в танкистской куртке нараспашку с перевязанной головой. Под курткой была видна командирская портупея и планшет. Бабенко остановил машину, Соколов спрыгнул на броню, потом на землю и, одернув куртку, приложил руку к шлемофону.
– Командир взвода сводной механизированной группы младший лейтенант Соколов, – сказал он. – Прошу вас представиться.
– Командир первого батальона 134 танкового полка капитан Осмоголов, – взмахнул рукой, лихо отдавая часть, раненый командир. А потом с улыбкой вдруг обнял Соколова и прижал к себе, обдав запахом сгоревшего пороха и табака. – Парень, ты не представляешь, как ты нам помог! Откуда ты только взялся!
Соколов не удержался и тоже заулыбался в ответ. В глазах этого командира было столько лихости и уверенности, что молодому танкисту подумалось, что его помощь была не очень и велика, что у такого командира, как этот капитан, и так бы все получилось.
Осмоголов вдруг стал серьезным. Он посмотрел на второй танк, который участвовал с Соколовым в бою, и, наверное, все понял.
– Да, лейтенант, – сказал он, – тяжело нам далась эта атака. Два танка мне сожгли, один повредили так, что я не смогу вернуть его в строй. И людей потерял. Выхода у меня другого не было, понимаешь. Дизельное толпиво до зарезу нужно было. Атаковали на одних парах и ненависти. Иначе не пробиться к своим. Технику пришлось бы жечь и пешкодралом к линии фронта, к своим.
– Вы не знали про зенитные батареи?
– Откуда мне знать, лейтенант, я два дня как из боя вышел, прикрывал отход полка. Карта сгорела вместе с планшетом в танке. На ощупь вел людей, на интуиции. Если бы я знал, что здесь переправа немцами наведена, я бы мог предположить, что ее зенитная батарея прикрывает. И про станцию я толком не знал. Посылал бойцов на разведку, вернулся только один, раненый. Сказал, что есть две цистерны с солярой, и умер. Ну, и что охрана не очень большая на станции, тоже успел сказать. Нельзя мне было ждать больше. Там ведь еще двое моих солдат у немцев остались. Вот и гадай, то ли они убиты, то ли их в плен захватили. Вот и атаковал, пока немцы не опомнились и не поняли, сколько у меня здесь сил против них.
– Товарищ капитан, смотрите! – вдруг сказал один из танкистов, что стоял рядом, показывая на лес севернее поселка.
Осмоголов и Соколов обернулись. Вдоль кромки леса, там, где по опушке проходила грунтовая дорога, пышно тянулся шлейф дыма. Он поднимался густыми жирными клубами возле кустарника слева, а потом постепенно расползался, поднимался вверх, и дальше ветром его растягивало по полю, закрывая все серой непроглядной пеленой.
– Вопросов не имею, – сразу догадался капитан. – Передай от меня своему командиру благодарность. Ну, а вам успеха в этом рейде. Все понимаю и ничего не спрашиваю. Единственная просьба, младший лейтенант, хоть на пачке папирос набросай, подскажи, где у немцев слабина есть, чтобы я мог к линии фронта проскочить.
Соколов расстегнул свой командирский планшет и вытащил из-под прозрачной пленки карту. В глазах капитана мелькнула неподдельная радость.
