— Согласно этим документам по совершённой сделке между прежним хозяином — Ошером Мендловичем и гражданином Узбекистана — Каримом Юсуфовичем Каримовым, последний отныне стал собственником данного комбината. У него к Вам несколько слов, прошу их внимательно выслушать и исполнить.
Карим коротко объяснил:
— Я, по некоторым соображениям, решил объявить работникам комбината о своём вхождении в право собственности через два дня. Но мой юрист уже сейчас должен приступить к работе с документацией. Для этого я попрошу Вас о следующем — организовать Соломону Наумовичу и его телохранителю отдельный кабинет. Он должен быть обеспечен всей необходимой оргтехникой, перечень которой он вам предоставит. И ещё — это очень важно! Мне необходимо исключить какую-либо утечку того, что Вы сейчас услышали. Так как Вы — единственный, кто теперь знает о смене собственника на комбинате, то при любом возникновении слухов, разговоров на данную тему, мы будем определённо знать их источник и примем серьёзные меры, повторяю, очень серьёзные, чреватые тяжёлыми последствиями для их распространителя. Прошу Вас ответственно отнестись к моим словам. От того, как Вы прислушаетесь к этому предупреждению, будет зависеть и Ваша дальнейшая судьба, возможность работать с нами в будущем.
Ошеломлённый услышанным и увиденным, неслыханным доселе, начальник юридического отдела — пожилой узбек, только растерянно хлопал глазами под тяжёлыми роговыми очками и что-то жевал губами. Пришлось Кариму слегка повысить голос:
— Так Вы поняли, что я потребовал или мне надо ещё раз повторить?
— Что Вы, Что Вы… Я всё понял… Я всё сделаю, как Вы приказали… Но скажите, могу ли я связаться с Ошером Мендловичем, переговорить с ним, ведь это так внезапно, никто о продаже комбината ничего и не слышал, поймите меня правильно. Я не думаю ставить под сомнение Ваши слова и слова уважаемого Соломона Наумовича, о котором я уже наслышан и чей профессионализм высоко оценён Ошером Мендловичем. Но он же этот комбинат своими руками, можно сказать, всем своим сердцем создавал, сколько в него труда, здоровья вложил, а сколько ему пришлось пережить в эти годы, особенно, когда господин Икрам начал многое требовать! Как же он так мог — продать? Ему же это всё равно, что родную дочь продать. И Ошер Мендлович ведь никому ничего не сказал, ни с кем не поделился, мы же столько вместе пережили!
Наверное, этот старый сподвижник бывшего хозяина комбината, который и сам многое сделал для становления, развития и сохранения сего флагмана республики, ещё долго бы сокрушался, оказавшись фактически брошенным тем, в кого он безгранично верил.
Однако, что мог сказать, чем мог утешить его Карим? Будь прокляты эти твари, что задумали сей переворот, разрушили многие судьбы, грязным сапогом прошлись по душам простых тружеников. Он как раз и взялся за задачу восстановления того, что порушили эти нелюди, именно для них, скромных тружеников, положивших всю свою жизнь в этот комбинат, бывший для них, их семей главной опорой, смыслом их жизни. Карим прервал сетования старого юриста:
— Сможете переговорить, если Вы позвоните за свой счёт в Израиль. Он уже улетел к своим близким и, по моим данным, сюда более возвращаться не намерен. К тому же уже и некуда, свой дом он также продал.
Старый юрист удручённо молчал, да и что скажешь в таких случаях.
— Ну что же, Соломон Наумович, начинайте работать, все вопросы решайте с начальником отдела, если возникнет какое-либо недопонимание между вами, прошу обращаться ко мне, уверен, мы всегда сможем разрешить возникшее недоразумение.
Сопровождаемый Василием и его сотрудником Карим вышел. По дороге Василий доложил:
— Мой специалист успел в кабинете установить «жучок», а на висящий на стуле пиджак прикрепить съемное устройство. Он и будет контролировать снимаемую информацию и, если возникнет такая необходимость, сумеет прервать телефонную связь. В том случае, когда юрист задумает выйти из своего дома или за пределы комбината, то возле этих объектов будет находиться машина с двумя бойцами, они проследят и предотвратят нежелательные встречи. Мною они проинструктированы.
Вернувшись в кабинет, Карим вновь «уселся» за свой вариант плана операции, пытаясь выявить в нём изъяны, слабые места, учесть весь спектр предстоящих действий. Проработал, обдумывая множество деталей, почти до самого вечера, вплоть до прихода Василия. Тот доложил:
— Юрист ни с кем не общался на нашу тему ни в кабинете, ни на улице. Дома также ему не удастся это сделать — ему мой специалист вообще отключил телефон от линии. На всякий случай он находится вблизи дома в пределах уверенного приёма сигнала нашего устройства.
После его ухода и ужина Карим вновь принялся за свой вариант плана, проработав до глубокой ночи.
Утром, как и было намечено, провёл совещание. Первым он заслушал Иркина, так как тому необходимо было вскоре выехать в Самарканд. Из его доклада стало ясно — всё идёт по намеченному ими плану. Незначительные отклонения, конечно, были, но они практически не могли повлиять на ход предстоящей операции. Ему, вместе с Саидом, пришлось немало «повертеться», фактически вообще не спать. Очень порадовало Карима то, что взаимодействие с Василием, получилось. Вопросы, касающиеся работы с местным населением и в первую очередь с активистами, вселяли определённую надежду на успех. Ведь от того, сумеют ли они привлечь уже на самом раннем этапе операции в достаточном количестве таких активистов, способных в самом ближайшем будущем стать главной опорой в борьбе с баем и его воинством, зависит многое, если не всё! Очень порадовали Карима слова Иркина о том, что те, к кому он или Василий обращались, сразу же принимались за дело. По их реакции ему четко было видно — эти люди тут же начинали понимать к чему их привлекают, какие последствия для них самих и их семей могут быть.
А как только к ним приходило это осознание, они уже более не раздумывали, вера в то, что вместе они смогут многое преодолеть, в том числе и раздавить эту гадину-бая, пытающегося затащить их в мрак средневековья, рабства, росла и крепла. Этих людей не надо было агитировать! Они уже насмотрелись на всё творимое, вынырнувшей неизвестно из какой крысиной норы властью, им пришлось на себе испытать все прелести её управления. Конечно, были среди них и те, которые считали, «как бы хуже не было, пусть хоть и такой убогий образ жизни, но это всё-таки жизнь». Таких более не агитировали, с ними сразу обрывали все разговоры, не
