Вот и появились и в России, где тоже пришли к власти ворюги-миллиардеры, стремительно обнищавшее, поставленное на грань вымирания население, и «лежащие на боку» предприятия, а то и просто разоренные их остовы. А на окраинах такой раздел был еще более зверским, ибо здесь уже правил бай: жесточайший национализм, густо замешанный на психологии, морали и гнусных принципах рабства основной массы населения за исключением ничтожной кучки, сумевшей уцепиться за власть и поучаствовать в разорении края. Советское правительство, обуреваемое наивным интернационализмом, решило, в свое время, одним махом перевести тысячелетиями дремлющие в тени феодальных устоев окраины государства в социализм. Оно, следуя своим оторванным от многовековой практики убеждениям, полагало: «строительство современных отраслей, инфраструктуры, воспитание новых кадров приведёт к расцвету национальных окраин». А теперь, в полном соответствии с расчётами Вашингтонских кукловодов, некогда самые уважаемые в этих краях люди в одночасье превратились в оккупантов. Кукловоды прекрасно знают: в первую очередь надо выбить мыслящий, развитый слой интеллигенции, а потом уж и лепи из населения что хочешь. В истории так было неоднократно: турецкие националисты, втравившие свой народ в геноцид проживающих в стране армян; Гитлер — толкнувший свой народ на геноцид евреев, славян и прочих, «недочеловеков». И всего-то надо заявить во всеуслышание на всех уголках:
— Бей того, кто тебя угнетает, на кого ты гнешь спину, кто живет лучше, культурнее тебя, и укажи при этом на другой этнос.
А доведенный до нищеты народ от отчаяния, неумения отличить черное от белого, установить истинного виновника их бед, берется за камни, палки, а в современности и за оружие. Это и произошло на братских, интерналистически воспитываемых полвека, окраинах. Как только новоявленные князьки, ханы, баи «проклюнулись» сквозь свое дерьмо, в коем они затаенно дремали в годы Советской власти, так сразу же на их деньги, финансовые вливания кукловодов эти народы услышали: «ату» русских угнетателей, оккупантов. Конечно, они — не Гитлер, они ему и «в подметки не годятся», тот хоть экономику поднял, вытащил свой народ из нищеты, но на местном уровне добились своего, внеся свое восточное: обнищание населения; открытое массовое внедрение наркотиков; реанимирование средневековых нравов, обычаев. И вот толпы обкуренных, одураченных людей несутся громить оккупантов, виновников их нынешнего ужасающего состояния. Потянулись на родину, историческую Родину миллионы ограбленных, растоптанных физически и морально, потомков русских. Тех, кто своим трудом вытаскивал народ окраин из мрака феодализма. Уход инженеров, врачей, учителей, артистов тут же губительно сказался на экономике, науке. Да и немудрено! Своей «кровной» интеллигенции, которую большевики планировали создать максимум за пару десятков лет, оказалось на деле «кот наплакал». Теперь уже народ стали силой загонять в феодальный рай со всеми его прелестями и атрибутами. Одним из главных стал бай! Его личность! Его методы управления! Его менталитет! Некогда крепко стоящая на ногах промышленность тут же встала, работники были в массе своей выброшены на улицу, «социалка» — ноль!
Вот в такую страну и возвратился Карим. Его городок Каттакурган — центр одноименного района — находился в семидесяти километрах от Самарканда, на берегу Каттакурганского водохранилища, с населением менее ста тысяч. Он ранее давал довольно спокойную жизнь своим жителям. Была в нем, до националистического переворота, и промышленность, а также все необходимые учреждения культуры и обеспечения: музей, театр, школы, училища, техникумы, больницы, детские сады. В общем, в нем было то, что нужно для нормальной жизни, только не ленись — работай, учись, живи, воспитывай детей. Центром его, конечно, был градообразующий хлопковый комбинат со своей социальной инфраструктурой: пансионатом, профилакторием, домом культуры, который своим убранством, технической оснащенностью, размерами вполне мог конкурировать со многими областными, и даже столичными центрами. Он, как помнил Карим, никогда не пустовал, был наполнен звонкими голосами детей, музыкой, танцами, пением, художеством и, конечно, спортом. Ни у кого тогда, в Советское время, и в мыслях не было поднять руку на русского учителя, инженера. Наоборот, все были преисполнены глубочайшей благодарностью и уважением к ним. Ведь это они учили их детей многому, в том числе и музыке, хореографии, пению, танцам, рисованию, рукоделию. Именно они давали их детям путевки в жизнь. Это они лечили и их самих и их детишек; это под их руководством жители осваивали профессии, зачастую довольно сложные; это они организовали для них телевидение, выпуск газет и журналов, да и вообще многое другое; их мнение и советы всегда ценились.
То, что увидел Карим, сойдя с поезда, глубоко его потрясло. За исключением комбината, бывшего гордостью города, а сейчас фактически медленно, но неуклонно деградирующего, и железнодорожного вокзала, все остальное уже было разорено до нитки, «либо еле-еле дышало под умным управлением нового крепкого хозяина» — бая. Промышленные, культурные социально ориентированные учреждения были уничтожены. Зато процветали базары, вернее, толкучки — грязные, заплеванные, замусоренные донельзя; шумные, вороватые, всякого фасона, размера ларьки с товарами непонятного и крайне подозрительного, а зачастую опасного производства. Кругом сновали толпы оборванных, грязных, дурно пахнущих нищих, грязь, вонь! А самое главное, что особенного поразило Карима, это «потухшие глаза». Люди были в отчаянии от свалившейся напасти. Русских лиц, которых в его бытность в нем было немало, теперь он не увидел вообще. И среди этой, вконец обнищавшей, толпы мелькали роскошные зарубежные машины новых бандитствующих хозяйчиков, подручных всесильного в городе бая. И это не преувеличение — бандитствующие! Каждый, у кого оказывалась возможность поиметь, украсть, ограбить — стремился окружить себя кучкой вооруженных, горластых, жестоких молодых парней, вставших на этот путь от безисходности. В нем, в этом кошмарном сонмище, явственно прочитывалось:
— В этом городе отныне правит не закон, а прихоть и мнение его главного хозяина и нанятых им прихлебателей и подручных. Нарушение или сомнение в каком-либо указании бая каралось быстро и жестоко! Все об этом знали, так как такие расправы могли совершаться и «прилюдно». Все силовые структуры, в том числе и воинская часть, вернее, ее верхушка, «смотрели в рот» этой нелюди, кормились с его руки и потихоньку сколачивали на этом верноподданичестве свое благосостояние. До остального народа им попросту не было никаких дел.
Карим сразу же ощутил «все прелести» установленного баем порядка. По дороге в гостиницу его дважды, почти не таясь, пытались обокрасть. Первому вору он вывернул руку, хотел было поступить по старым обычаям, искалечить этого урода так, чтобы тот больше уже никогда не смог лезть к другому
