В конце концов командир «Донтлесса» принял решение:
– Коммодор Скотт, приказ всё ещё действует, и потому поспешим к Одессе. Идём фронтом. Ночью удвойте вахту сигнальщиков. По сигналу разводите пары. Думаю, это лучше всего делать по обнаружении противника или в виду берега. Всё ясно?
Разумеется, у Фрэнсиса Скотта вопросы не появились.
Тифор соблюдал осторожность и по этой причине поддерживал скорость «Эридис» на уровне не более восьми узлов. На течь магистр и вовсе махнул рукой: то, что просачивалось сквозь заплатки, большой опасности не представляло.
Командир «Морского дракона» лелеял честолюбивую мечту довести трофей до порта. Но для этого нужно было не встретиться с противником. Вот почему сигнальщики, понукаемые начальственным рыком, напряжённо вглядывались в горизонт за кормой. Пока никого не наблюдалось, но Семаков не особо рассчитывал на удачу: если англичане догадаются погасить ходовые огни, то темнота южной ночи (всё же не Балтика) не позволит увидеть противника загодя.
Своими опасениями он поделился с иноземным капитаном. Тот не замедлил с ответом, высказанным все с тем же баварским акцентом и ошибками в терминах:
– Владимир Николаевич, почему бы вам не воспользоваться измерением потоков воды? Мы это делали. Вот, прошу смотреть. – Риммер Карлович извлёк из своей сумки небольшую серебряную пластинку и прошёлся по ней, как по клавишам фортепиано. – Этот зелёный свет есть сигнал от нашего «Дракона», а вот этот небольшой камешек должен загореться красным, если будет сигнал от чужака.
– И на каком расстоянии этот ваш… механизм чует сигнал? – В голосе у командира прозвучала неподдельная заинтересованность.
Германский капитан чуть поморщился от подобной безграмотности, потом призадумался.
– Если чужой корабль движется вращением таких больших колёс у бортов, то это… скажем, двадцать пять ваших миль. А если винтом… – Германец почесал затылок совершенно русским жестом. – Тут я не знаю, мы не пробовали и не считали… Хотя… этот ваш винт гонит высокую волну?
Семаков взял карандаш и придвинул к себе листок.
– Риммер Карлович, позвольте мне изобразить… Вот так выглядит волна за кормой, высота её не более полусажени, а дальше тянется пенный след, он никак не менее пятнадцати сажен…
– Тогда, Владимир Николаевич, думаю, двадцать ваших миль. Но это при самых лучших условиях.
– То есть?
– Нет волнения. Нет дождя, который сам по себе вносит большой шум. В шторм обнаружение возможно за… скажем, десять миль. В дождь – то же самое.
В глазах командира «Морского дракона» появился огонёк понимания.
– Вы хотите сказать, что туман и темнота…
– Не помеха.
– А если под парусами идёт, то огонёк тоже загорится?
– Да, но сигнал при этом слабее. За миль пятнадцать в хороших условиях можно заметить.
– Тоже изрядно.
– Это не всё. Поворачивая эту пластину вот так, вы по усилению или ослабеванию свечения можете судить о направлении на чужой корабль.
Нужное впечатление было создано.
– Сколько вы хотите за это чудо из ваших краёв?
В корабельном лазарете над французским капитаном трудилась маг жизни. К тому моменту первого пациента уже увели. К её некоторому удивлению, лечение оказалось не столь уж простым. Рана на голове, конечно, в счёт не шла. Пострадавший потерял много крови – это бы тоже ничего, но сотрясение мозга потребовало усилий. Про себя госпожа магистр отметила, что на Маэре за такую работу любой доктор магии взял бы не меньше полутора золотых.
Лейтенант князь Мешков выразил искреннюю готовность послужить в любой момент переводчиком, но госпожа лекарь решительно выставила его, указав, что раненый сейчас спит и будить его не следует. И попросила, чтобы кто-то из матросов исполнял обязанности рассыльного. Такового прислали (это был всё тот же матрос второй статьи Самсонов), а Мешков вернулся в рубку. Мариэла решила, что не стоит долго объясняться и доказывать раненому офицеру, что ему прописывается полный покой – пусть лучше спит, а тем временем конструкты выполнят свою роль и исчезнут.
Работа была закончена. Осталась сущая мелочь.
– Ступай-ка, братец, к лейтенанту князю Мешкову и скажи, что этому господину ещё выздоравливать часов шесть. Всё это время он проспит. Будить нельзя. А вот как проснётся, можно будет задавать вопросы. Всё понятно?
– Чего ж тут не понять? Всё сделаю, госпожа лекарь.
– Да, ещё. Хорошо бы мне что-нибудь поесть.
– Сию же минуту расстараюсь, госпожа лекарь.
Рассыльный исполнил всё добросовестно. Сверх того, он в процессе лечения старательно глядел и запоминал.
Утро застало русскую мини-эскадру посередь открытого моря и принесло новые заботы.
В лазарет спустился лейтенант Мешков в сопровождении казачьего хорунжего. Как он и ожидал, госпожа судовой врач уже была на ногах. Князь показал глазами на всё ещё спящего француза. Мариэла негромко ответила:
– Хотите допросить? Не возражаю. Он уже в полном порядке.
– Он – да, а вы?
– Я даже поспала немного. – На лице мага жизни появилась понимающая улыбка. – Хотите, чтобы я присутствовала?
Михаил Григорьевич чуть поколебался.
– Умение определить, правду ли говорит пленный, было бы весьма кстати.
Казак кивнул с видом знатока.
– Тихон Андропович, а вы знаете французский?
– Нет, Марья Захаровна, но мне так и так надобно доложить своему начальству.
Молодая женщина кивнула:
– К вашим услугам. Начинайте.
Неболтай, выслушав перевод допроса, сделал свои выводы: высадка в районе Севастополя крайне маловероятна, а значит, можно пока заняться своими делами. Конечно, после доклада есаулу.
Поскольку знания славного казака об обменном курсе французских денег были самыми приблизительными, то он мысленно запланировал визит к меняле. Это было самым первым из личных дел. Вторым – раздача долгов. Третьей по срочности – забота об оружии. Память подсказывала: пришельцы при первой же возможности исчезнут из этого мира, и если пули ещё можно заказать
