– Вот. Нашлось в капитанской каюте…
Тут же из носового люка высунулась встрёпанная более обыкновенного рыжая голова.
– Иван Андреевич, течь я остановил. Могу подплыть к «Морскому дракону».
Шёберг скривился от таких словес, но тут же подозвал сигнальщика.
– Передай, братец, депешу флажным семафором…
* * *Надо заметить, что командир «Морского дракона» не отличался избыточным оптимизмом. По этой причине он не ожидал, что от абордажа получится нечто путное; самое большее, на что он рассчитывал, – какие-то забытые документы. Но действительность сильно поправила мнение лейтенанта.
«Эридис» не только избавилась от дифферента на нос, но и потихоньку двинулась в сторону. Это заметили все. Одновременно прошло сообщение: от течи избавились, захвачен пленный, имеем ход. В конце сообщения Шёберг доложил, что винты подняты[12], и высказал просьбу вывалить кранцы, поскольку, дескать, он намерен швартоваться.
Нижним чинам явно хотелось пообсуждать эту, вне сомнения, выдающуюся победу, но командир резко оборвал:
– Отставить разговоры! – И добавил, чуть смягчив тон: – Нам ещё до Севастополя дотянуть надобно.
На борт «Морского дракона» с донесением проследовал мичман. Докладывал он почему-то вполголоса. Тут же командир приказал Кроеву переправить на борт «Эридис» троих матросов, причём боцман выбрал тех, кто хоть что-то понимал в плотницком деле. Приказ прозвучал отчётливо: «Заделать течь!» Раненого капитана Мерсье передали из руки в руки на «Морского дракона». Мариэла распорядилась насчёт переноса пострадавшего в выделенный под лазарет уголок трюма. Также она упомянула, что, возможно, потребуются услуги переводчика. Разумеется, госпожа маг жизни не сказала, что при желании она бы вытащила знание родного языка французского капитана непосредственно из его головы. Но стремление поберечь энергию, разумеется, превалировало. Переводить отрядили лейтенанта Мешкова, а командир был вынужден назначать рулевых из нижних чинов, поскольку все офицеры оказались заняты другими делами.
Вопреки обыкновению, труды новоназначенных плотников матом в большом количестве не сопровождались. Скорее преобладали интонации уважительного одобрения:
– Эка же работа: течь совсем перестала хлестать. А ведь щель в полпальца, не мене.
– Тот, рыжий, держит водицу. Как – не знаю, да и не наше дело. Тащи-тка ты лучше паклю, а ты, Влас, ещё вон те две доски. Гвозди не забудь, тють-перетють твою набок!
Через пятнадцать минут после швартовки мичман Шёберг торопливо вернулся на абордированный корабль. Ещё через две минуты захваченный пароходофрегат отвалил от «Морского дракона» и дал ход.
Глава 14
Коммодор Скотт не был уверен в артиллерийском перевесе союзника-француза. Но у него были опыт, умение и желание думать. И отдалённая канонада звучала для него странновато. К сожалению, отсутствовала возможность что-либо разглядеть.
Выстрелы от корабельных орудий конечно же нельзя было спутать с чем-то иным. Однако к ним примешивались и другие, очень похожие на разрывы огромных бомб. Соответствующей артиллерии на корабле союзников достоверно не было, а на русском корабле и не могло быть – с такой-то крошечной пушечкой, но грохот заставлял задуматься.
Канонада стихла. Это как раз объяснялось просто: или одна из сторон добилась успеха, или корабли разошлись вничью. Однако у английского капитана имелись глубокие сомнения относительно того, кто именно мог победить в противостоянии. А насчёт ничейного исхода сказать нельзя было вовсе ничего из-за полного отсутствия сведений.
Раздумья англичанина были прерваны сигнальщиком:
– Четыре шлюпки в море, идут курсом на юг!
Само собой, любой вменяемый командир корабля, не раздумывая, оказал бы помощь терпящим бедствие. Капитаны Скотт и Филипс-Райдер не были исключением.
Спуск шлюпок при слабом волнении трудностей не представил. Куда более заковыристым оказался вопрос: «Что делать дальше?» Приказ о разведке боем не отменялся. Проблема состояла в том, как наилучшим образом этот приказ выполнить. Английские капитаны не пожалели двух часов на разработку приемлемого плана.
Первое, что приняли за данность, – потерю пароходофрегата «Эридис». По уверению старшего в чине француза, подкреплённому свидетельством стармеха, запуск машин или помп был совершенно невозможен. В таких условиях повреждённый пароходофрегат мог продержаться на воде не более пяти часов – за это время он не дошёл бы до русского порта даже в отсутствие дифферента на нос, причём под всеми парусами.
Второе и также совершенно очевидное: коль скоро приказ подлежит выполнению, то курс ляжет на Одессу вместе с эскадрой. Поскольку коммодор Райдер был произведён в чин раньше коммодора Скотта, он и стал командовать группой теперь уже из двух кораблей.
А вот дальше пошли сплошные непонятки. Главная (с точки зрения осторожного капитана «Одина») состояла в почти полном отсутствии сколько-нибудь достоверных сведений о боевых характеристиках русского корабля. Правда, все свидетели дружно утверждали, что противник не имел никакого парусного вооружения, но при этом двигался без дыма. Оба англичанина объяснили это легко: котлы топили не углём. Относительно скорости противника показания французских офицеров сильно расходились. Ответы на этот вопрос были примерно такими:
– За одиннадцать узлов ручаюсь!
– Полагаю, узлов тринадцать верных.
– Скорость? Не удивлюсь, если пятнадцать узлов.
Также все опрошенные, включая нижние чины, хором утверждали, что пушечных портов по бортам не видели. Райдер удивился. Скотт подумал о маскировке орудий, но последующие показания заставили усомниться в этом предположении.
Двое французов настаивали, что видели пушечный ствол смешного калибра, но одновременно твердили, что ни звука выстрелов не слышали, ни дыма не наблюдали. Зато решительно все отметили ужасающие по силе взрывы от бомб, которым было совершенно неоткуда взяться. Впрочем, свидетели были уверены, что ни одного прямого попадания не случилось.
А после началось описание того, что уж вовсе не могло быть.
Ни одного взрыва над водой – только подводные. Ни одного перелёта. Райдер объяснил это недостаточной дальнобойностью русской артиллерии. Скотт промолчал. Ещё одним невероятным обстоятельством была сверхчастая стрельба – французский начальник верхней батарейной палубы утверждал, что
