Нельзя сказать, что ситуация осталась без комментариев со стороны экипажа «Морского дракона».
– Да ведь запрут они нас в ловушку, как чижика в клетку. Чего ж командир ждёт? – очень негромко (избави бог, услышит начальство) заметил палубный матрос, переминаясь с ноги на ногу.
Его можно было понять: команды на построение в цепочку ещё не поступало.
Унтер Зябков, очевидно, имел превосходный слух, поскольку не замедлил с ответом:
– Чижик-то хоть и мал, да нос востёр. Клюнет – не обрадуются. Так что не каркай, как ворон на погосте.
Для придания пущей убедительности словам Зябков продемонстрировал увесистый кулак.
Офицеры тоже комментировали.
– Сейчас пойдёт на сближение, – индифферентно заметил второй помощник.
– Того и хочу. Лишь бы не спугнуть… – ответил Семаков; при этом его правая рука лежала на рычагах «секторов газа».
– Нашему теляти да волка испугати, – слегка переиначил пословицу Мешков.
– Поглядим… Михаил Григорьевич, давай своим команду о готовности. Но без приказа не палить!
– Гранатомё-о-о-от… К бою-у-у… – звонким и страшным голосом пропел начарт. – Товсь!!!
Учения пошли впрок. Максимушкин первым подбежал к трубе, Патрушев был вторым, держа наготове гранату. Та скользнула в лоток. Через пятнадцать секунд после команды лоток оказался полон, а цепочка матросов застыла в неподвижности. Каждый держал в руке тёмно-серую гранату, с виду совершенно безобидную.
Пока экипаж «Морского дракона» готовился к сражению, на сигнальных фалах «Эридис» появилось разно цветное предложение спустить флаг. Сигнальщик «Морского дракона» со всей старательностью перевёл на русский содержание сигнала.
– Будем вежливы. – Свирепый оскал командира резко контрастировал с содержанием фразы. – Поднять ответный сигнал: «Сдаваться отказываюсь». Целиться в середину борта! Больше десяти гранат не тратить! Пали!
Капитан Мерсье не был ни трусом, ни дураком, но ощущения от неприятельской пальбы оказались сильными. Мощью взрывов пароходофрегат трясло, будто в борт бил обёрнутый чем-то мягким, но тяжеленный молот. Громаднейшие водяные столбы наводили на мысли об огромных бомбах. Но для этого должны были стрелять из больших орудий, каковых на этом корытце не было. Да и самой стрельбы заметить было нельзя: ни малейших следов порохового дыма не наблюдалось. В ум закралась мысль, что в случае прямого попадания одной такой бомбой «Эридис» не удалось бы спасти. Весь экипаж думал точно так же. Некоторые матросы крестились и просили о заступничестве Пречистую Деву. Но было заметно и кое-что другое: одни недолёты. Русским орудиям, каковы бы они ни были, явно не хватало дальнобойности.
Как и подобает доброму французу, командир «Эридис» был прижимист. Но в данном случае он не колебался. И четырнадцать бортовых орудий дали ответный залп – три бомбами, остальные простыми ядрами. В некотором смысле капитан Мерсье был прав: для столь небольшого корабля и обычных должно было хватить.
Этот залп тоже лёг с недолётом.
На «Морском драконе» реакция экипажа была кардинально отличной.
– Не берёт, – простонал злосчастный комендор, хотя его вины в том не было, – не взрываются…
Далее Максимушкин выразил своё просвещённое и полностью отрицательное мнение о сексуальных предпочтениях всего экипажа противника.
– Израсходовано десять гранат, не взорвались шесть, – скороговоркой доложил старший артиллерист.
Он ещё не закончил фразу, как командир начал действовать, слегка дослав вперёд сектора газа. Чуть громче зашумели движки. «Морской дракон» прибавил хода, оставляя противника на левой раковине[11]. Второй залп француза лёг также с недолётом (хотя и меньшим), но далеко за кормой. Артиллеристы противника явно недооценили скорость разведчика. Тем не менее осколки на излёте клацнули по обшивке. И не только по ней.
Зябков вдруг сказал почти спокойным голосом: «Ох ты…», схватился за грудь, осел на палубу и раза три дёрнул ногами.
Казачий хорунжий наклонился к моряку, внимательно глянул, выпрямился, снял шапку и осенил себя крестным знамением.
– Точно в сердце, и не дышит уже. Экая же нелёгкая…
Окружающие дружно поснимали бескозырки и принялись креститься.
Лейтенант Мешков отреагировал по-своему, имея на то причины:
– Самсонов, Шумило, отнести Зябкова в лазарет к Марье Захаровне, живо!
Покойника подхватили и понесли. Уже спустившись по трапу, матрос первой статьи Шумило проворчал:
– Поп ему нужен, а не лекарь. Да омыть тело ещё…
Убитого положили на койку. Молодая лекарша шуганула пришельцев словами:
– Идите наверх, а у меня тут работа.
Те повиновались, тем более что цепочку по подаче гранат надо было восстанавливать, но, уже начав подниматься по трапу, Самсонов повернул белобрысую голову и замер.
Как раз в этот момент молодые женские руки извлекли длинный и острый даже с виду осколок из груди мертвеца, который от этого пару раз кашлянул.
– «Да воскреснет Бог…» – начал молитву потрясённый Самсонов, истово крестясь.
На этот раз обернулся старший в чине Шумило. Он стоял выше на трапе, и койки с пострадавшим с этой позиции не было видно.
– Чего стоишь? Аль ноги к трапу прикипели?
– Ожил унтер. Вот те крест!
Против ожиданий, Шумило отнёсся к новости спокойно.
– Ну, значит, не убит. Двигай наверх, шевели плавниками.
Судя по качке, ветер усилился. Семаков отреагировал ожидаемо:
– Михаил Григорьевич, сейчас дам «Гладкую воду». После этого попробуй зафитилить ему под форштевень. Пять гранат. Может течь открыться.
Максимушкин с обновлённой надеждой в глазах ухватился покрепче за рукоятки гранатомёта. Цепочка матросов застыла в напряжении.
Стоявший первым в цепочке матрос первой статьи Плёсов бросил короткий взгляд на уплотнившиеся клубы, валящие из трубы француза.
– Дым-ат погуще стал, – со знанием дела заявил он, – жару там поддают, не иначе.
– Да где им с нами тягаться, – с презрением откликнулся Кроев, – туда же: погналась жаба за конём… – Впрочем, боцман тут же вспомнил о служебных обязанностях и чуть повысил тон: – Разговоры у меня! Сей минут начнётся.
Мешков продублировал команду артиллеристам. Комендор самую малость довернул ствол.
– Максимушкин, не выдай, – начарт по наивности думал, что прошептал эти слова, хотя на деле их услышала половина всей цепочки, включая самого
