Изнуренные, вымотанные, неся на своих плечах все тяготы мира да еще двух лошадей в придачу, мы появляемся в Корсуне[-Шевченковском] в тот час, когда должны петь петухи, но в этом городе петухов больше нет, как и кур и прочей домашней птицы. Ничего, кроме измученных людей с красными от недосыпания глазами. Оставляем наш экипаж у первого попавшегося дома, входим и валимся от усталости среди других измученных людей, которые уже спят, хоть и опережали нас всего на десяток шагов! Мы крепко спим 12 часов – без кошмаров, без пробуждений, однако я мог бы проспать в три раза больше! Когда я пытаюсь натянуть ботинки, у меня это не получается из-за отекших ног. Ведь целых четыре дня у меня не было возможности их снять! Потратив чертову кучу времени, я с тысячной попытки наконец натягиваю ботинки при помощи тряпки в качестве рожка для обуви. Тут впору взвыть, потому что очень больно. У меня такое впечатление, будто я надел обувь на два размера меньше. Мои ноги сухие, чего не скажешь о носках и ботинках. Может, они просохнут на ногах? Во всяком случае, я стараюсь убедить себя в этом.
Я только что узнал, что 8 февраля на фронтовой полосе, примыкающей к позициям 112-й пехотной дивизии, появился русский парламентер с требованием сдаться всем уцелевшим в Kessel – в котле, в окружении. Его отправили назад с категоричным «Non! Nein! Нет!». В противном случае, заявил он, ваше уничтожение – вопрос всего лишь нескольких часов! Еще одна новость должна точно порадовать… русских! 3-й танковый корпус, направляющийся с юго-запада на соединение с нами, столкнулся с большими трудностями преодоления местности, вдобавок к упорному сопротивлению противника.
Была еще ночь, во всяком случае день еще не совсем наступил, когда мы прибыли утром в Корсунь[-Шевченковский]. Когда вечером я проснулся, день уже закончился. Мы больше не знаем, как живем. Нет ни малейшего понятия о времени; день и ночь для нас не более чем природные явления. Долгое время у нас не было определенных часов для еды, чтобы отметить полдень, никаких фиксированных моментов, чтобы приспособить под них распорядок дня. Теперь розыски пропитания больше похожи на поиск сокровищ! И мы находим еду только благодаря чуду. Нас четверо «бургундцев» среди немецких товарищей. Другие находятся где-то еще, рассеянные практически повсюду. Мы с Дрионом отправляемся на поиски еды, каждый в своем направлении, дабы удвоить шансы отыскать хоть что-нибудь. Я брожу среди лунного ландшафта, среди всевозможных руин и обломков. Остатки обугленных стен, разбитые или сожженные машины, трупы лошадей, воронки от снарядов и бомб. Встречаются похожие на привидения тени. Все словно как в трагической опере с декорациями, более правдивыми, чем в самой жизни; эффект музыки Вагнера достигается артиллерийской канонадой вокруг нас, а освещение создают пожары в городе и по всей округе. Весьма дорогостоящая постановка!
Перебираюсь из руин на дорогу, чтобы ускорить путешествие по кругам Дантова ада. Проваливаюсь в щебень, поскальзываюсь и чаще, чем обычно, подворачиваю лодыжки. И когда, усталый и раздраженный, поворачиваю назад, то обнаруживаю длинное одноэтажное строение, сильно обветшавшее, но которое война большей частью пощадила. Из него доносятся звуки лихорадочной деятельности. Здание крайне скудно освещено, и, чтобы найти дверь, мне приходится обойти его кругом. Я нахожу ее с другой стороны, и там толпятся люди. Может, меня привел сюда запах? Уж и не знаю, но в этом сарае армейская пекарня. Тут трудится с десяток немецких солдат, а водители грузовиков и те, кто с ними приехал, нагружают свои машины хлебом! Вот вам пожалуйста, мы практически в двух шагах от конца света, а они трудятся, словно ни в чем не бывало. Как хорошо, что от нас не требуют предъявить карточки довольствия с печатью! На самом деле парни очень дружелюбны и, невзирая ни на что, дают мне три-четыре батона серого хлеба, которые чуть больше наших pistolets, небольших французских булок. Совершенно счастливый, я спешу в дом, где мы спали и где предполагаю встретить Дриона. Я сбиваюсь с пути и, прежде чем выйти на правильную дорогу, иду не в ту сторону. Добравшись до места, не нахожу там Дриона, только трех-четырех «бургундцев». Вернулся ли он? Где он? Я жду, ломаю себе голову и не смею без него приняться за плоды своих поисков. После долгого ожидания я более не могу терпеть, потому что за несколько дней успел забыть вкус хлеба! Оставляю батон для Йозефа, а два отдаю товарищам. По дороге безостановочно движутся колонны пехоты и техники, и я понапрасну зову друга. Среди войск нет никаких Йозефов. Меня снова накрывает усталость, и я закрываю глаза. Всего лишь на мгновение, ведь я жду Йозефа!
Когда я открываю глаза, уже светло, и мне требуется некоторое время, чтобы вспомнить, что я все еще жду Йозефа, который так и не вернулся. «Бургундцы» ушли, но здесь остается еще двое. И я, мучаясь от укоров совести, делю с ними батон, который приберегал для Йозефа. Нахожу бадью, чтобы хоть как-то побриться, но нет ни бритвы, ни мыла, ни полотенца. Вместо этого нижний край моей рубашки. Засунутый в штаны, он быстро высохнет. Втроем мы выходим и присоединяемся к войскам, покидающим Корсунь[-Шевченковский] в юго-западном направлении.
На выходе из города мы обнаруживаем колонну, растянувшуюся в бескрайних снегах, все рода войск вперемешку, пехота, обозы и техника. Мы не прошли и часа, когда низко над горизонтом появились русские самолеты, которые на бреющем полете стали расстреливать колонну из пулеметов. Отпрыгиваем в сторону и плюхаемся в грязь, лишь бы уйти с линии огня, а потом возвращаемся обратно, продолжить движение. Мертвые остаются лежать на земле, санитары немедленно бросаются к раненым. Несколько минут спустя самолеты возвращаются и сбрасывают несколько бомб. Сейчас они осмелели, поскольку наши самолеты не преследуют их. А ведь не так давно было достаточно единственного немецкого истребителя, чтобы обратить в бегство три-четыре русских самолета. Не поймите меня неправильно, я вовсе не утверждаю, что все их пилоты трусы. Но могу честно сказать, что я много раз видел, как русские летчики, даже имея подавляющее преимущество, всегда первыми выходили из боя. Но сейчас, уверенные в победе, они
