— Мадам, вы истинная графиня, — восхитился Денис.
Юля сделала книксен*.
*Книксен — женский поклон, пришедший на смену реверансу.
— Благодарю вас, милейший, — улыбнулась она. — Но даме не хватает шубки. И подыщите себе какое-нибудь пальто, ведь в нашем суровом Петроградском климате, сами знаете, возможны и заморозки.
Денис отвесил поклон и удалился на поиски верхней одежды, а Юля осталась, чтобы припудрить личико и довести до совершенства и без того идеальный образ.
Через несколько минут Фадеев вернулся в черном пальто с бобровым воротником и с коротенькой норковой шубкой.
— Боже, какая банальщина и безвкусица, — вздохнула Юля, увидев шубку. — Ну да ладно, времени на поиски новой уже нет. Мы и так израсходовали отпущенный нам запас. Держи. — Она протянула Денису импульсный пистолет. — Заслужил.
— Круто, — Фадеев спрятал пистолет за пазуху. — Так глядишь я вскоре и до волшебной ксивы дорасту.
— Возможно, — пожала плечами Юля и, поднеся золотой браслет к губам, нажала на кнопку переговорника. — Максим Эдуардович, мы готовы. Код 0267. Запускайте программу межвременного проникновения.
— Код принят, Юленька, — донесся голос профессора. — Программа запущена. Ни пуха, ни пера вам. Надеюсь, еще не поздно.
— К черту, — сказала Юля и, взяв Дениса за руку, нажала на кнопку переместителя.
В следующую секунду платья и костюмы в гардеробной заплясали вокруг, краски наполнились соком и закружились юлою, создавая историко-психоделический смерч. Очередная яркая вспышка, и видения из прошлого накрыли перемещающихся с головой. «Я ухожу», — прозвучала сакраментальная фраза Бориса Николаевича Ельцина, и порог двадцать первого века пройден, книга воспоминаний человечества или же памяти самой Земли перелистнулась назад в век двадцатый. Очередная яркая вспышка и внимание всего мира приковала к себе Чернобыльская АЭС. Олимпийский мишка взметнулся ввысь, унося видения к небу и дальше. Где в космосе произошла легендарная состыковка кораблей «Союз-19» и «Аполлон». Боль и страдания — перед глазами предстали ужасы Второй Мировой: безжалостные бойни, блокада Ленинграда — обессилившие, голодающие и замерзающие люди в страхе ожидают очередной бомбежки фашистских самолетов… Денис зажмурился и постарался отогнать кошмарные видения — блокада любимого города прошлась шрамом и по его семье, но ужасы двадцатого века на этом не заканчивались, они сменились печами Освенцима и Бухенвальда. Вынести подобное даже в видениях было не просто, и Фадеев сжал Юлину теплую ладошку, с облегчением почувствовав, как та крепко отозвалась, похоже девушка сейчас переживала те же страхи, и поддержка оказалась необходима даже стойкому «ежику»… Кровавый красный террор, разрушения храмов — кресты падают с церквей, расстрел царской семьи и довольное ухмыляющееся лицо главного экспериментатора всех времен и народов, породившего советский двадцатый век, Владимира Ильича Ленина на броневике — вот что последнее увидел Денис, прежде чем его ноги ощутили твердую поверхность.
«Почему? Почему мы всегда стремимся все разрушать? — сверлило в мозгу, поскольку видения пусть и прошли, но пережитое не отпустило до конца. — Почему воин, крови и террора в истории человечества больше, чем счастливых светлых моментов прогресса и радости?..»
— Денис, отпусти меня, — раздался требовательный Юлин голосок.
Парень разжал руку и встряхнул головой, отгоняя горькие мысли.
— Прости, — ответил он и огляделся.
Было темно и прохладно, царствовала зимняя петроградская ночь. Вокруг лежал снег, белый мягкий и пушистый, хлопья сыпались сверху, покрывали обнаженные деревья, лавочки и совсем недавно вычищенную тропинку. Вдалеке тускло мерцали электрические фонари, и виднелось желтое здание бывших, или в данный временной период, нынешних Казарм Павловского гренадерского полка.
Было спокойно как никогда, «кровавая революция» еще не пришла, но это спокойствие уже было обманчиво, как пресловутое затишье передпресловутой бурей.
Фадеев взглянул на Юлю, белые снежинки, вальсирующие в воздухе, опускались и на нее, падая на шляпку и прикрывающую лицо сетку вуали. Из-под шляпки торчали черные волосы парика, алые губки стиснуты, а карие глаза взирали на Дениса с какой-то тревогой.
— Не думай об этом, — заявила Юля.
— Не думай о чем? — не понял парень.
— Я тоже при перемещении видела много чего ужасного, — произнесла девушка. — Поэтому я знаю, о чем ты можешь думать, Денис.
— И о чем же?
— Не важно! — Юля вдруг отвела взгляд и, глядя на блестящий снежный ковер, продолжила: — Важно лишь то, что историю менять нельзя и то, что уже случилось, включая все войны и ужасы, предотвращать ни в коем случае не стоит, как бы этого не хотелось. Пойми, я тебе как квантовый физик-теоретик заявляю, что предотвращение одной беды приведет лишь к всплеску возмущения времени, что в дальнейшем повлечет увеличение этих самых бед в геометрической прогрессии! Таков ответ времени на вмешательство в истинный ход вещей. Поэтому мы и стоим на страже истинности истории, не давая никому ничего изменить. Мы — не боги, Денис, мы не в праве ничего менять, мы лишь стражи времени, и такова наша работа.
— Это твои слова или слова Громова?
Юля опешила, брови ее нахмурились и не сразу, но она произнесла:
— Какая к черту разница, Денис?!
— Да, в общем-то, никакой, — пожал плечами парень. — В любом случае, я все это понимаю и про то, что ничего нельзя менять, и про то, как это опасно и про твое теоретическое увеличение бед в прогрессии. Поэтому ни о чем подобном я и не думал. — Соврал он.
— Точно? — Юля с подозрением прищурилась.
— Не суди меня по себе, — отмахнулся Фадеев.
— Да я… — Девушка стиснула губки и покраснела. Похоже, Денис угодил в самое яблочко.
Юля сложила на груди руки и, зыркнув на парня «ежиком», произнесла:
— И вообще, если хочешь знать, я просто хотела поддержать тебя!
«Опа! — опешил Денис. — А об этом я и не подумал». Он открыл рот, чтобы извиниться, но тут прохладный петроградский ветерок донес до них чужие слова:
— А, вот вы где! Ну, наконец!
Глава 6
К Денису и Юле стремительно приближался Громов, ступая лакированными туфлями по белому хрустящему снегу.
— Доброй ночи, шеф, — поздоровался Фадеев.
— Уже почти утро, Денис, — произнес Громов. — И не такое уж, я тебе скажу, оно доброе.
— Значит наш попаданец все-таки наследил, — сразу поняла Юля.
— Наследил, это еще мягко сказано, — покачал головой шеф. — Пойдемте, я тут автомобиль реквизировал. По дороге все расскажу.
Они дошли до угла Миллионной улицы, где оказался припаркован отечественный автомобиль Руссо-Балт. Черный, квадратный, на высоких тонких колесах и с брезентовой крышей, он чем-то напоминал недавний Ford, на котором Денису довелось прокатиться в Америке эпохи сухого закона.
«Впрочем, то время еще даже не наступило», — подумал Фадеев и потому спросил:
— А какой сейчас год?
— 1916-й, — ответил Громов, заводя двигатель. — Если быть точным, 16-е декабря по старому стилю. Садитесь.
Юля уселась на переднее пассажирское сидение. Фадеев с облегчением вздохнул, памятуя ее манеру езды и разместился на заднем.
— Куда направляемся, шеф? — спросил Денис.
— На Гороховую 64. Это нынешний адрес нашего попаданца. Игорек сейчас следит за его домом.
— И долго он уже здесь? — спросила
