Напротив него заискивающе улыбался и крутился местный бюргер, кажется, его звали Иоахим. Розовощекий, чисто выбритый толстячок в рубахе-безрукавке, коротких штанах на подтяжках и широкополой панаме походил на доброго крестьянина с волшебной фермы. Он все подносил и подносил еду, наверное, решив закормить офицера СС насмерть. В стороне крутился подросток лет четырнадцати, сынок этого толстяка, и мухоловкой гонял назойливых насекомых.
– Герр офицер, может, нужно еще что-то? – широкая наигранная улыбка хозяина дома расплылась от уха до уха.
– Разве что девочку на коленки мне посадить, – набитым ртом проговорил Зингер, косо взглянул на подростка и заржал.
За забором стоял бронетранспортер, рядом похаживал засыпающий часовой с винтовкой на плече. Всех остальных Зингер отпустил отдыхать, единственная улица деревушки стала пустой и мертвой – ни одного жителя, ни солдата или домашнего скота. Винтерхауз расположился вдоль речушки, имел полсотни домов, больше похожих на маленькие коттеджи зажиточных бюргеров, ухоженные садики, церквушку и пару административных зданий. По другую сторону реки, за деревянным добротным мостиком, ютилась мельница, а за ней леса и поля местного поселения. Мир, покой и благодать!
Если не считать редких пролетов высоко в небе авиации противника да рыскающих где-то недобитков русских диверсантов. Зингер не переживал за безопасность своего подразделения – жалкие остатки парашютистов, судя по всему, находились далековато отсюда, в районе Мазурских озер, рота солдат под боком, караул выставлен, смежный патруль Курта Вассера доложил по связи, что встретил Гейнца, выбирающегося из опасного района в сторону Гумбиннена.
«Не повезло же Томасу! И да и нет. Остаться живым после нападения советских диверсантов и спасти часть отряда – это заслуга и хвала, а вот теперь отчитываться перед штурмбаннфюрером Гринбергом, а еще хуже перед самим бригадефюрером Штоффе – мало приятного. Потеря личного состава, техники и позорное бегство с поля боя, тогда как должно быть наоборот… Всыплют Томасу по первое число. Возможно, лишат регалий и отправят кормить мух в Пиллау, охранять верфи нового строящегося укрепрайона. А еще хуже – сошлют в местный концлагерь стеречь всякую мразь!»
– Неси еще пива бутылку и пойду прилягу, – распорядился штурмшарфюрер, дожевывая мясо, наслаждаясь сытостью и своим явным преимуществом перед местными. По приказу Коха все население Восточной Пруссии обязано было всячески помогать солдатам вермахта и прочим военным подразделениям Германии, предоставлять ночлег, кормить, информировать и содействовать в любых возникающих вопросах. Военное положение! Тут против не попишешь.
– Слушаюсь, герр офицер! – толстяк метнулся в погреб, подросток застыл в немой позе, разглядывая обмундирование Зингера.
– Чего вылупился? Мечтаешь стать военным? – пробурчал офицер.
– Да, – скромно ответил паренек и покраснел.
– Успеешь еще. Не ровен час, фюрер призовет всю молодежь и… и пенсию на защиту Империи. Так что учись стрелять и маршировать, мальчик!
– Я… я умею. У отца ружье, мы иногда ходим на бекаса и рябчиков. Я даже…
– … Хороший мальчик! – перебил восторженно отозвавшегося подростка Зингер. – Я устал. Хочу спать. Будь добр, не мозоль глаза офицеру СС.
Только понурый мальчик кивнул, опустив руку с мухоловкой и собираясь покинуть площадку перед верандой, как вдруг внезапно дернулся, глаза его округлились, а щеки затряслись. Штурмшарфюрер одновременно увидел его реакцию на кого-то за своей спиной и услышал возню у калитки. Он не успел обернуться, хотя рука поползла уже к кобуре, как холодный ствол пистолета больно уткнулся ему в затылок, а злой голос на гнусавом наречии произнес что-то неразборчивое, явно русское. Вмиг офицер осознал, что крупно влип, остатки еды выпали из его рта, конечности задрожали, а спину пронзил ледяными иглами страх.
– Руки на стол, свинья эсэсовская! – почти в ухо фрицу прошипел низкорослый Селезень и повторил фразу по-немецки, благо такие простые слова он знал. – Встать… пошел.
– Пистолетик у него забери и руки свяжи, – посоветовал Матвеич, хватая со стола кусок мяса и с улыбкой глядя на подростка, – что, юнге, хвост прижал? Боязно видеть русских парашютистов? Топай, давай цу хауз, нечего тут торчать, не ровен час, палить начнем. И тихо там сиди… мышкой.
Мальчик скривил бледное лицо, созерцая, как усатый грязный дядька пальцем у губ показывает знак не шуметь, сорвался и убежал в дом. Матвеич повернулся на голос командира от забора:
– Селезень, Матвеич, пеленайте офицера и в броневик. Выставьте пост на свертке, стерегите мост. Мы до почтамта.
– Есть.
Мотоцикл заурчал и поехал дальше. Лейтенант с больной ногой сидел в люльке у пулемета, за рулем Машков, сзади него Лиза. Шишкин бегал с ведром в поисках топлива, Васюков торчал наверху бронетранспортера, уткнувшись в станковый пулемет и бдя улицу. Благо она прямолинейно уходила на восток вдоль речки и все выходы из домов были видны. Как только мотоцикл с Неупокоевым скрылся из виду, свернув к административному зданию, старшина позвал Шишкина:
– Леха, какого хрена ты носишься с пустым ведром? Плохая примета. Лучше сгоняй за пивом, умираю от жажды. Я постерегу пока улицу.
– Машина тоже жрать хочет. Ты потерпишь, а вот она нет, – проворчал рядовой, поправляя на плече автомат и скрываясь за углом ближайшего дома.
– Блин, пива найди, увалень! – крикнул вдогонку Васюков, сплюнул в сторону и заметил в окне второго этажа, за горшками с цветами лицо женщины, отдернувшей занавеску. Он подмигнул ей, поманил рукой. Та отрицательно помотала головой и пропала из виду.
– Сучка крашеная! – пробормотал старшина и достал папиросу. В одетой на бритую голову каске и в плаще поверх маскхалата он не боялся выдать себя местным.
Тем временем Матвеич выгнал из погреба трясущегося от страха хозяина дома, охапкой сжимающего три бутылки
