Владлен вез англичанина на своем «Бьюике».
Гравюры Бердслея, этрусские вазы, порочный полумрак, подсвеченный красным, бронзовые напольные подсвечники, хорошо одетые мужчины, лишь шампанское в бокалах венецианского стекла, красота и снова красота, и совсем не пахло серыми московскими улицами, по которым бродили озабоченные и такие же серые советские граждане.
В холле их встретил Леонид, жгучий брюнет с твердым подбородком и темными кругами под глазами, в профиль – вылитый кондотьер Бартоломео Коллеони, что на Сан-Дзанироло в Венеции, Уоррен обожал этот город и несколько раз выезжал туда во время отпуска. К тому же английский у брюнета был безупречен, даже читал наизусть Уайльда, целый кусок из «Баллады Редингской тюрьмы», куда заточили великого писателя после раскрытия его страстной любви к мальчику из хорошей семьи.
Ведь каждый, кто на свете жил, Любимых убивал, Один – жестокостью, другой – Отравою похвал, Коварным поцелуем – трус, А смелый – наповал.Тут появился толстый скрипач во фраке, глаза его блестели, ямочки на щеках излучали добродушие, взмахнул смычком, и все притихли.
Музыка медленно вливалась в полутьму, взлетала все выше и выше. Выплыл обнаженный Владлен, лишь полоска черного шелка змейкой окручивала талию, ниспадая по животу, словно дрожащий на ветру листок. Соло великого артиста захватило всех, вдохновенный гимн любви, дерзкой и сметающей все преграды, любви чистой, прозрачной – скрипка стонала, появились еще двое и слились в одно нежное трио.
Праздник души.
Леонид обнял Джона за талию и, раздевая на ходу, утянул в спальню, где к ним присоединился длинноволосый блондин с мохнатыми бровями, пахнувший духами Диор, затем еще несколько благообразных мужчин (один поразил Джона своей волосатостью, словно он только что произошел от обезьяны).
Оргия получилась на славу, и Джон стал любимцем всей компании.
Наверху, потея и холодея от броских сцен, под руководством Громова трудилась команда оперативников, снимавших и отдельные кадры, и целый фильм.
Не совсем в новинку, но все равно интересно и забавно, особенно при участии известных стране персонажей. Посмеивались, беззлобно честили счастливых «голубых» последними словами, кто-то заметил, что лично расстрелял бы распутного скрипача, к тому же члена КПСС, покрывавшего, словно племенной баран, почти всю компанию, остальных выслал бы на необитаемый остров – пусть веселятся вдоволь!
Наблюдая за сценами Содома и Гоморры, Громов вдруг почувствовал, что брюки его оттопырились – это привело его в ужас: неужели он. ответственный сотрудник Комитета. секретарь парторганизации. неужели? Он с большим трудом оторвался от глазка, повернулся спиной к остальным, попытался снять возбуждение, но ничего не выходило, просто черт знает что! пришлось срочно побежать в туалет.
Новая жизнь Джона Уоррена оказалась необыкновенно радостной, о таком и во сне не снилось, Москва превратилась в восхитительнейшую столицу мира, и даже советский строй, который на себе он ощущал слабо, но все-таки не одобрял, вдруг приобрел привлекательные черты. И депрессию сняло как рукой (ах, как был прав папаша Фрейд, все болезни у нас от несвершившихся плотских желаний!), и настроение исправилось, и по работе все шло гладко.
– Вы просто молодец, Джон, я очень доволен вашей последней справкой, – говорил Барнс. – Я очень рад, что у вас прошел сплин, он, наверное, объяснялся этой ужасной русской зимой. Как вы проводите свободное время?
– Часто хожу на русский балет.
– Очень хорошо. Посетите исторический музей. Тогда вы поймете, что мы с русскими – исторические враги, ведь они всегда угрожали нашим колониям в Индии и Афганистане. Первые англичане появились в России во времена Ивана Третьего, они мудро подметили, что русские – весьма грязны, жуликоваты и ленивы. Правда, вывозили мы у них много рыбы, древесины, меда и воска.
– А мне русские нравятся! – искренне заметил Уоррен. – Они добры, великодушны, особенно когда выпьют, очень любят искусство. А вот одеты они ужасно!
– На этот счет есть хороший анекдот, – хохотнул Барнс. – Портной сшил заказчику костюм, в котором один рукав был в два раза длиннее другого. Приятель посоветовал заказчику изогнуться так, чтобы этого не было заметно. Идут они по улице и слышат реплику англичанина: «Наконец-то в России научились шить костюмы! Посмотри на этого горбуна, как чудесно сидит на нем пиджак!»
Ах, если бы все время быть в интеллектуальной компании русских, но своих!
Мешала колония, серое окружение, пустые дипломаты, мнившие себя богами, их жены, вечно озабоченные грядущими покупками, в сущности, никогда не испытавшие высот любви (даже лесбиянской!).
Однажды, возвращаясь со свидания, встретил Мэгги, бледную и грустную.
– Как рада вас видеть, Джон! Где это вы пропадаете по вечерам?
– Прогуливался.
– А я как раз сейчас думала о вас. – и смотрела на него, как кот на сало, хотелось повернуться и уйти. – Обнимите меня, мне холодно. подумалось: боже, какая омерзительная баба!
Он обнял Мэгги, вспомнил великолепный профиль Владлена и отдернул руку, словно дотронулся до скользкой змеи. Заставил себя вновь обнять ее, добрались до посольства, пришлось имитировать груду неотложных дел, иначе не отвертеться от чашки кофе у Мэгги. достаточно того жуткого ужина в «Метрополе» и грубых поползновений затянуть его к себе.
На Лубянке прорабатывали все варианты вербовочной беседы.
Громов изобрел новую тактику в отношениях с Чикиным: зная его дух противоречия, выдвигал чикинские идеи. На этот раз настаивал, чтобы не спешить с «голубым» Джоном. Петр Иванович уже не помнил своей последней диспозиции и настоял на форсированной вербовке, резонно заметив, что хватит тянуть кота за хвост. Заодно он заботился о своей репутации: дошли слухи, что подчиненные считают его тряпкой и партийным выскочкой, ничего не понимавшим в чекистских делах, – вот и проявил решительность.
– Зачем нам тянуть? Вывалить все компры сразу! – наступал он на хитрого Громова. – В вас говорит либерализм – именно вывалить все, шокировать, оглушить, деморализовать, не оставить ни одного спасительного выхода!
– Я не уверен, что он поведет себя правильно. – для вида возразил довольный Громов.
– А вам и не нужно быть уверенным, – отрезал Чикин, властно сверкая
