– Стоп-стоп-стоп. Это ты тут сыщик. Я не говорил, что вся эта история – загадка с убийством. И по совести говоря, я так не считаю.
– Джон Локк не был убийцей – он был одним из величайших философов своей эпохи, одним из величайших умов человечества и, без сомнения, в своих действиях руководствовался искренней верой в правоту политического либерализма и конституционного правительства. Но он совершил одну серьезную ошибку. Локк был врачом и ученым, а не банкиром и не предпринимателем, и он не был знаком с миром финансов. Он считал, что единственный способ не допустить, чтобы Великое денежное соглашение обернулось для банкиров пустой тратой времени, – это вывести денежный стандарт и из-под их контроля, и из-под контроля правителей. Да и его политическая теория это подтверждала.
– То есть в конечном итоге насчет политического устройства общества Локк рассуждал совершенно правильно – оно должно быть либеральным и демократичным, – но он ошибался насчет неизменности денежного стандарта. Зато позиция Джона Ло была прямо противоположной. Он настаивал на гибкости стандарта, но заблуждался относительно политики, полагая, что определять стандарт должен монарх в условиях абсолютизма. Ло, кстати сказать, и вправду был убийцей – или как минимум дуэлянтом, хотя в высказываемых им идеях никаких преступных мотивов не прослеживается, как, впрочем, и в суждениях Локка. Оба пытались решить политические и экономические проблемы, вызванные развитием монетарного общества, – и каждый нашел ровно половину правильного ответа.
– Допустим. Но почему тогда взгляды Локка на природу денег де-факто обрели статус норматива? Почему, если он настолько заблуждался, никто не сказал: «Локк не прав! Деньги – это не серебро, а передаваемый кредит»? Вернее, почему, когда Лаундс именно это и заявил, никто ему не поверил?
– Хороший вопрос. Разумеется, в какой-то мере это можно объяснить высокой репутацией Локка. Для большинства людей он был авторитетом, хотя финансовые эксперты считали, что в денежных вопросах он разбирается слабо. А вот Ло был бунтарем. Но главная причина, кстати, объясняющая твое «идеальное преступление», состояла в другом. Локк утверждал: чтобы Великое денежное соглашение продолжало действовать, а стандарт оставался фиксированным, необходимо рассматривать деньги как серебро, а ценность – как природное свойство. Я уже объяснял, какими последствиями обернулись подобные рассуждения для экономики в целом и для финансового сектора в частности, не говоря уж о том, что в них отсутствует этическая составляющая. Однако этим последствия «природного» подхода не ограничивались.
– О чем прекрасно осведомлены социологи и антропологи. Как только люди принимают тот или иной комплекс общественных соглашений, призванных сделать их жизнь удобнее, за природный факт, они утрачивают способность критически оценивать эти соглашения. При этом совершенно не важно, насколько прогрессивные идеи движут людьми и насколько аморальными могут представляться эти «природные факты». В истории полно подобных примеров. В XIX веке, например, широкой популярностью пользовалась физиогномика – учение, согласно которому преступника можно определить по специфическим чертам лица, якобы свойственным исключительно склонным к криминалу личностям. Конечно, сегодня никому и в голову не придет искать анархиста по ушам, а вора – по форме носа. Но дело в том, что сторонники этого учения вовсе не ставили своей целью пересажать всех, кому не повезло родиться на свет с «не теми» чертами лица; просто они верили в природное объяснение криминального поведения – в то, что склонность к преступности определяется физиологическими факторами. Еще один пример – «научный расизм», в Америке XIX века имевший немало сторонников. Это учение утверждало, что неполноценность представителей цветного населения можно доказать, опираясь на их физические отличия от лиц белой расы. Что характерно, в основном физиогномику поддерживали либералы, а не реакционеры. Дело в том, что в общественных науках «природное мышление» как попытка подвести под социальные явления некую объективную природную базу сопровождается эффектом «самоупрочивания». Сначала оно свивает из общественных и политических предубеждений паутину, затем укрепляет ее ложными фактами, после чего выпутаться из тенет становится практически невозможно. Иначе говоря, «природное мышление», в рамках которого Локк выстраивал свою концепцию денег, играло, если вспомнить китайскую пословицу про рыбу, роль воды, наполняющей аквариум.
– Хорошо, пусть ошибочные теории действительно исказили правильный взгляд на деньги, но я не думаю, месье Пуаро, что мы имеем основания называть это убийством, а Джона Локка – злодеем. Эта смерть – несчастный случай, а не предумышленное убийство. Но вот в том, при каких обстоятельствах этот ошибочный взгляд на деньги занял лидирующие позиции, я с тобой, наверное, соглашусь. То есть будь это в самом деле убийство, оно заслуживало бы названия идеального преступления. Но мы имеем дело с обыкновенной ошибкой: люди просто приняли одно за другое. Впрочем, массовый характер заблуждений никогда не помогал торжеству правды.
– Ладно, – осторожно произнес мой приятель. – Пусть будет несчастный случай и ошибка в опознании личности. Но в любом случае все твои доводы сводятся к тому, что слухи о смерти здравого смысла сильно преувеличены, так ведь? Был Ло, и Бэджет, и Кейнс, и Киндлбергер, и все остальные, о ком ты так подробно рассказал. Все они не давали здравому смыслу испустить дух – хотя порой жизнь в нем едва теплилась. Что, кстати сказать, для тебя не так уж плохо, иначе ты вообще никогда не заинтересовался бы этой проблемой. Затем ты высказал упрек в адрес общепринятой концепции денег, на которой и лежит вина за ошибки макроэкономической и финансовой политики, приведшие нас к сегодняшней невеселой реальности. Впрочем, потом ты воспрянул духом и заявил, что путь к спасению нам покажут идеи забытых гениев экономики. Если я правильно тебя понял, спасение сводится к тому, чтобы при помощи инфляции и реструктуризации долгов содрать с богачей-капиталистов три шкуры и пустить полученные средства на поддержку масс, попутно перетряхнув банковский сектор так, что резкая дерегуляция финансовых рынков 1980-х годов, известная также как «Большой взрыв», покажется по сравнению с этим детской шалостью. Уж извини, но с этим я согласиться никак не могу. Даже если ты прав и в общепринятом взгляде на деньги что-то не так, и именно из-за этого в современной экономике возникли проблемы, я все равно считаю, что предлагаемые тобой альтернативы – безответственность и революционная глупость.
– Ах
