— Есть мнение, что наша зона страшней американской.
— Молдавская?
— Откуда я знаю, какая молдавская зона? Наверное, как и российская — там те же порядки и правила — это дитя одной системы — Советской.
— И что скажешь про американские места не столь отдалённые?
— Что мне сказать хорошего, после того, как меня там изломали, особенно с мозгами что сделали в мозгоправке… Я до сих пор больной, и вылечусь ли — не знаю. Может, меня в инвалида превратили! — с горечью говорил Василий, всё так же скребя ногтем гладкое покрытие стены кубрика.
Сергей встал, постоял, снова сел.
В коридоре беготня успокоилась — или потушили пожар, или все сгорели…
— Да, вот так бабахнет чужая торпеда, и хана всем, хоть забегайся!
Дверь кубрика распахнулась. Радостный капитан-лейтенант заявил:
— Учебная тревога! Слышали?
Он был так возбуждён, словно до этого, в своём кубрике, пил с Зиминым не чай с термоса, а коньяк.
— Слышали, не глухие! — грубо отозвался Василий.
— Фёдор Борисович, а скажи, наша лодка бронированная? — задал нелепый вопрос Сергей. — выдержим удар вражеской торпеды или сразу каюк?
Особист, услышав вопрос, сразу вошёл, и сел на лежанку Сергея — общество Зимина капитану-лейтенанту тоже не очень нравилось.
— Нет, друзья мои, не выдержит! Если нас шарахнет — всем нам амба тут же наступит, братская, так сказать, могила! Но, многое зависит от силы заряда на торпеде. Американские подводные ракеты несутся со скоростью сто километров в час, и система наведения у них так рассчитана, чтобы бить в середину лодки, туда, где командная рубка, чтобы, первым же ударом сделать корабль небоеспособным!
— А может она пройти мимо?
— Может, но она управляется по очень тонкому кабелю, и с головного корабля оператор постоянно корректирует движение цели. Торпеда развернётся, и, всё-таки, ударит в рубку вражеской лодки!
— Нашей лодки?
— Парни, что-то вы про боевые действия заговорили! Сейчас войны между США и Россией нет. Слава богу.
— А мы, чем мы можем противостоять таким торпедам?
— Про крылатые ракеты рассказывать не буду — это к делу не относится. А против кораблей и подводных лодок мы оснащены подводными ракетами «Вихрь». Скорость — наше преимущество. Мы первые должны обнаружить врага и ударить. Скорость нашей ракеты самая быстрая в мире — пятьсот километров в час.
По динамику прозвучал отбой учебной тревоги — учебный пожар слаженно потушили, за что боевые расчёты отсеков получили благодарность командира.
— У нас экипаж образцовый, — заявил Егоров. — Очень натренированный. Постоянно отрабатываем в походе действия при стрельбе торпедами и ракетами, пожары тушим, пробоины заделываем…Задымления, погружения… Командир держит экипаж в тонусе.
— Теперь я спокоен, — с показательной скукой, даже зевнув, заявил Василий.
— А вы спокойны? — спросил Егоров задававшего вопросы Сергея.
— Я? Не знаю… Мы будем всплывать или всю дорогу — только под водой?
— На воздух захотелось? — Егоров снисходительно усмехнулся.
— Захотелось.
Егоров посмотрел на свои часы, сказал повелительным тоном:
— Будет вам всплытие, будет и воздух! …
Для приёма самолёта, выбрали идеально тихую погоду. Океан был неподвижен, как стекло. Лодка всплыла. Гидросамолёт, большой, с двумя моторами, совершил посадку рядом. Беглецов перевезли на воздушное судно, и через несколько часов полёта они были уже в Санкт-Петербурге. Оттуда, сразу же переехав на служебном микроавтобусе в аэропорт Пулково, вылетели спецбортом ФСБ, на самолёте Ту-134 в Москву…
9
Прогуливаясь по очищенным от снега дорожкам в парке у госпиталя, Сергей ежеминутно возвращался в мыслях к последним дням, стремительно изменившим его судьбу. Он был заключённым американской тюрьмы, по сфабрикованной статье — насильником-извращенцем, ждал окончательного рассмотрения дела и сурового приговора, боялся осознать себя брошенным на произвол ФБР «конторой», потом стремительный выход, и он здесь, в подмосковном спецгоспитале ФСБ, поправляет психологическое состояние, после хорошо выполненной опасной работы.
Душа Сергея стремилась домой, к сыну, в старую квартиру, к прежней, спокойной жизни. Не нужна ему никакая реабилитация. Но «контора» не выпускала. Он проходил курс санаторного обслуживания.
— Успеешь домой вернуться, — твердил Зимин, ежедневно навещавший Сергея, приносивший фрукты и соки. — Витамины вон вгоняй в организм.
— В меня их вгоняют через капельницы. Просто, домой хочу, и всё…
— Ты и так дома.
— Я волнуюсь, как жить дальше буду.
— А что?
— Мне новые документы сделают или как?
— Зачем? — Зимин недоумевал.
— Я же официально осуждён в Штатах…
— Их проблемы. Заметь — ни одно СМИ в США не раструбило суперсенсацию — побег из знаменитой тюрьмы одиннадцати человек! Заключённых и сотрудников охраны… Никому не нравится кричать о своих провалах… Живи спокойно. Всё будет, как обычно. За границу, правда, ездить не сможешь…
— Сыт я заграницей, по самое горло! Всё-таки, когда отпустят домой?
— Серёжа, ты же профи… Имей терпение. Операция ещё не завершена. Завтра твоего подопечного передадут следователям ОСУ.
— Василия? А я причём?
— На всякий случай, тебе лучше не светиться… Поболей… Смотри, как здесь хорошо! Сам бы лёг с тобой на пару, но, начальство не бережёт меня так, как тебя…
— А, — отмахнулся Сергей.
Ещё находясь в уютном, тесном закутке— кубрике, выделенном для «беглецов» на подводной лодке, Сергей не раз обдумывал дальнейшее, и приходил к выводу, что сына скоро он не увидит. Так оно всё и получилось.
Когда был помоложе, всего себя отдавал работе, мысли о сыне таились где-то далеко, в глубинах сознания. Сын жил отдельной жизнью, опекаемый сестрой Сергея. Это воспринималось Сергеем как нормальное положение вещей. Теперь только о нём и думал. Возраст. Переустройство несовершенного мира ушло на десятый план. Хотелось внутреннего жизненного тепла, простых, родственных отношений, будничного, домашнего уюта.
Не раз вспоминал Александру. Её образ волновал, но был размыт. То давнее свидание, раз и навсегда заронившее в сердце Сергея искру, в последнее время вспоминалось всё чаще. А когда узнал, что она ведёт расследование, напрямую зависящее от информации Василия, поразился — вот посыл для его дум и переживаний!
Человек, чтобы там не
