С последними словами открылась тамбурная дверь, и вестовые внесли полковую серебряную чару с вином, которая тут же пошла в круговую, от старших к младшим. Пили из нее и седоусые старшие офицеры, и совсем еще юные корнеты. Чаша, постоянно пополняясь, обходила офицерское собрание не раз и не два, а до тех пор, пока не исчезла чиновная скованность, пока каждый не почувствовал удовольствие и радость от общения друг с другом.
Веселье было в разгаре, когда в вагон вошел унтер-офицер и сразу же направился к командиру полка. Передав полковнику пакет, он быстро удалился.
– Братцы, мы проезжаем Шепетовку, – воскликнул кто-то из офицеров, и все, как один, прильнули к окнам вагона-ресторана.
– Да, господа офицеры, – глухо промолвил командир полка, – утром будем в Проскурово. По сути дела, сегодня это наш последний мирный ужин.
– Почему? – посыпались со всех сторон недоуменные вопросы.
– Потому что Германия объявила нам войну!
– Но тогда почему, господин полковник, мы едем не на север, а на юго-запад? – спросил удивленно Аристарх.
– Потому, господин корнет, что не сегодня-завтра надо ждать объявления войны со стороны Австро-Венгрии, – внимательно взглянув на молодого офицера, спокойно ответил полковник. – Господа офицеры, – после небольшой паузы добавил он, – ужин продолжается. Но утром, чтобы все были как огурчики. Прошу меня извинить за то, что я с полковником Середниковым вынужден покинуть собрание. Нам необходимо подготовить документы и отдать соответствующие распоряжения.
После ухода командования по кругу вновь пошла полная чаша.
– Господа офицеры, – громко провозгласил оставшийся за старшего подполковник Сулима, – третья чаша за французских женщин, которые пошили нам мундиры из своих ряс, – при этих словах офицеры встрепенулись, и под сводами вагона прозвучало дружное и громогласное:
– За французских женщин!
Аристарх впервые в своей жизни слышал такой оригинальный тост, но интересоваться о его истории не стал, боясь, что его посчитают за выскочку.
После третьей чаши в вагоне-ресторане стало еще шумней. Офицеры с жаром обсуждали новость, сказанную командиром.
– Да мы разделаемся с этой поганой немчурой за несколько дней, – утверждал раскрасневшийся от вина поручик фон Фрейман, – я только боюсь, что нам и повоевать-то как следует не удастся.
– Успокойтесь, поручик, – твердо и спокойно, словно сельский учитель, терпеливо поучающий нерадивого ученика, произнес ротмистр Лермонтов, – на наш с вами век немчуры хватит. Еще и останется. Или вы не знаете, какая сила на нас прет с крупнокалиберными пушками, пулеметами и аэропланами. Нет, война эта будет долгой, – задумчиво добавил он.
Кто-то с ротмистром соглашался, кто-то нет, но все сошлись на одном – рано или поздно, но победа будет за Россией.
Кто-то принес гитару, и недавние спорщики дружно и весело запели:
Давно, при царе Алексии, В степях, где дрались казаки, На гранях Московской России Родилися наши полки. Недаром сердца наши бьются При звоне серебряных чар И громкие песни несутся Про славу ахтырских гусар. Но вот миновали походы, И сбросив зеленый жупан, Ахтырец в петровские годы Надел с треуголкой кафтан. Недаром сердца наши бьются При звоне серебряных чар И громкие песни несутся Про славу ахтырских гусар. При Екатерине Великой, Полка золотые ряды, Летая по Таврии дикой, Громили османов орды. Недаром сердца наши бьются При звоне серебряных чар И громкие песни несутся Про славу ахтырских гусар. При Павле наш ментик и ташку, Лосины и белый парик Не раз видел в гибельной схватке Повстанец – калужский мужик. Недаром сердца наши бьются При звоне серебряных чар И громкие песни несутся Про славу ахтырских гусар. При славных других государях Событья военной страды Рождали в ахтырских гусарах Порыв на лихие труды. Недаром сердца наши бьются При звоне серебряных чар И громкие песни несутся Про славу ахтырских гусар. Отдельным лихим эскадроном Иль целым полком «сабли ввысь», Без страх пред тяжким уроном, Водил нас в атаку Денис. Недаром сердца наши бьются При звоне серебряных чар И громкие песни несутся Про славу ахтырских гусар. Так пейте, гусары, беспечно, Как пели гусары в боях, О вас будут внуки петь вечно, О славных ахтырских делах. Недаром сердца наши бьются При звоне серебряных чар И громкие песни несутся Про славу ахтырских гусар[17].Аристарх, запомнив припев, звонко и задорно вместе со всеми офицерами подпевал, искренне гордясь гусарской военной славой, отблеск которой теперь осенял и его.
– А вы знаете, корнет, почему у нас доломаны коричневого цвета? – неожиданно задал Аристарху вопрос ротмистр Лермонтов.
– Не-е-т, – растерянно произнес он, – но я буду очень вам признателен, если вы просветите меня.
– Хорошо, – согласился ротмистр и, присев рядом с Аристархом, как маститый рассказчик, сначала раскурил трубку, сделал несколько глубоких затяжек и только после этого неспешно начал:
– После взятия нашими войсками Парижа в 1814 году ахтырцы стояли в местечке Аррас, со страхом ожидая высочайшего смотра. Это и понятно, ведь за время военной кампании гусары поизносились так, что больше походили на парижских оборванцев с площади Бастилии, чем на кавалерийскую часть. Неожиданный выход из положения нашел командир полка полковник Денис Давыдов. Он не раз наблюдал, как мимо их бивуака в Париж направлялись по своим делам степенные монашки из стоящего рядом монастыря капуцинок, цвет одеяний которых полностью совпадал с цветом доломанов.
Недолго думая, он пришел к настоятельнице монастыря и обаял ее своими песнями так, что та была готова взять на постой весь полк. И когда Денис Васильевич попросил у аббатисы несколько штук коричневого сукна, то она сразу, без разговоров не только выделила самую лучшую ткань, но и вместе со своими сестрами во Христе пошила обмундирование для всего полка. Император Александр остался доволен видом и выправкой гусар, а узнав об инициативе полкового командира, искренне удивился и повелел, гусарам впредь носить только коричневые доломаны, несмотря ни на какие реформы и указания. Вот так-то, брат…
– Значит, тост за французских женщин родился еще тогда? – догадался Аристарх.
– Ну, может быть, не сразу, – загадочно промолвил Лермонтов, осеняя догадливого корнета лучезарной улыбкой. В этот момент Аристарху показалось, что он разговаривает с самим Михаилом Юрьевичем, который, судя по сохранившимся портретам, улыбался друзьям так же загадочно и лучезарно.
– Конечно, не сразу, а то я бы знал
