На следующий день, встав пораньше, капитан сделал обязательную зарядку, немного размялся, боксируя кожаную грушу, и только после этого занялся туалетом. В восемь часов, когда он уже почти что был одет, раздался звонок в дверь. По привычке выглянув в окно и ничего подозрительного не увидев, открыл дверь. Пришла хозяйская служанка и принесла ему прикрытый крышкой горшок с овсянкой. С первого дня, как здесь поселился, Джилрой лично учил бестолкового повара, как правильно заваривать овсяную крупу, целый пакет которой он привез из Лондона. Потребовалась целая неделя, прежде чем повар смог ему угодить. Дождавшись, пока девушка поставит горшок на стол и плеснет в тарелку тягучую, водянистую, исходящую паром массу, он, по-походному зачерпнув полную ложку овсянки, с видимым удовольствием проглотил все ее содержимое.
– Хорошо, очень хорошо, – с небольшим восточным акцентом промолвил капитан, – повару передашь мою благодарность, а тебе, красавица, монетка на бусы.
Уинстон вынул из кармана гривенник и протянул его покрасневшей отчего-то служанке.
– Что вы, что вы, барин, – всплеснула руками девушка, – хозяйка не велела подарки от постояльцев принимать!
«Какая Россия разная, – неожиданно подумал он, – на восточных задворках Российской империи нравы и обычаи одни, а здесь совсем другие. Вот чертовка, – удивился он, глядя вслед грациозно шествующей к двери полнотелой служанке, – не взяла».
Быстро закончив ранний завтрак, капитан в самом прекрасном настроении вышел на улицу. Ускоренным шагом прошел до проулка и резко в него свернул. Остановился, медленно завязал бантиком шнурок ботинка. Осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, он выскочил на Литейный и, пропустив мимо два пустых экипажа, сел на третий.
– К английскому посольству, любезный, – сухо сказал он.
Явно застоявшийся конь, цокая копытами по мостовой, лихо рванул вперед. Несмотря на раннее утро, солнце уже начинало припекать, только еле уловимая прохлада, тянущаяся от Невы, освежала лицо англичанина, уже отвыкшего от калькуттской жары. Вскоре экипаж выехал на Невский проспект. Джилрой с удивлением и любопытством смотрел на мелькающие по обеим сторонам проспекта дворцы и ухоженные усадьбы, доходные дома и многочисленные государственные учреждения, куда тянулись толпы чиновников. Преодолев мост с чугунным узорочьем перил и фонарей, экипаж выехал на Дворцовую площадь. Перед Уинстоном вновь открылся величественный дворец, который вполне мог поспорить с Букингемской резиденцией Георга V.
«Только внутри королевский дворец выглядит несколько скромнее, чем у русского императора», – подумал он, любуясь сверкающим на солнце ангелом, осеняющим Александрийский столп.
Отвлекшись, Джилрой и не заметил, как коляска, промчавшись мимо высокого здания с золотым шпилем, увенчанным корабликом, быстро преодолела горбатый мостик и понеслась мимо чугунной решетки редкостной красоты, отгораживающей от дороги тенистый сад. За следующим мостиком извозчик, лихо остановился перед трехэтажным темно-красным особняком.
Протянув вознице за хорошую езду полтинник, капитан, не слушая раболепских слов благодарности, направился к подъезду. У входа его встретил чопорный швейцар с седой бородой, который торжественно и грациозно распахнул тяжелую створку двери посольства.
Подойдя к огромному зеркалу, Уинстон еще раз пригладил раскиданные ветром волосы и скептически осмотрел себя с ног до головы. Гражданский костюм и параллельные брюки, сшитые у известного лондонского портного Шлиберзона, сидели на нем как влитые.
«А в мундире королевской гвардии ты выглядишь куда лучше», – сказал он себе и, лихо щелкнув по ботинку непременным стеком, торопливо поднялся по красивой полукруглой лестнице в бельэтаж.
– Сэр Джорж у себя? – спросил он у секретаря.
– Нет, сэр. Посол выехал в Царское Село, на аудиенцию к российскому императору.
«Что ж, – удовлетворенно подумал капитан, – не надо будет представлять де Ля Гиша послу, а потом выслушивать от него нравоучения».
– А Нокс?
– У майора, как вы знаете, инфлюэнция. Сэр Джорж запретил ему появляться в посольстве до полного выздоровления.
– Что ж, посол прав! Не хватало еще нам в эти напряженные дни заразиться. В одиннадцать часов должен прибыть французский военный атташе де Ля Гиш. Распорядитесь, чтобы его встретили и проводили в бельэтаж. И предупредите меня.
– Да, сэр.
Отдав необходимые распоряжения, Джилрой направился в комнату, выделенную ему по распоряжению самого Первого лорда Адмиралтейства.
Комната была угловой. Из окон открывался прекрасный вид на город, уже затянутый к этому времени сизой дымкой. Над спокойными водами Невы нависал своей громадиной Мраморный дворец великого князя Константина Константиновича. Вдали угадывались очертания Петропавловской крепости с куполами соборов и золотым шпилем.
В этой варварской столице, где капитану, казалось, что нестерпимую жару источает не только солнце, но и камни зданий и мостовых, ему вдруг захотелось иметь свой кусочек прохладного Лондона. И он не пожалел на это ни времени, ни денег. Теперь у Джилроя был свой небольшой, затемненный плотными шторами кабинет, в котором витали чисто английские запахи сигар и кофе, интерьер украшали сверкающие бронза и латунь, а на стенах услаждала взор английская живопись, поднимали воинский дух гравюры на темы Англо-бурской войны.
Открыв шкаф, капитан вынул оттуда серебряный поднос, на котором индийский мастер изобразил танцующую многорукую богиню Шиву, поставив на него две серебряные рюмки и бутылку бренди, убрал все это обратно и закрыл дверцы.
После этого Уинстон с чувством исполненного долга направился к столу, на котором его дожидалась очередная порция петербургских газет. Прекрасно зная, что в современном мире средства массовой информации играют в работе разведчика если и не главную, то достаточно важную роль, он приучил себя каждый день после раннего завтрака читать все доставляемые ему российские газеты от корки до корки, о чем бы они ни писали. И составил для себя уже достаточно обширное досье, охватывающее не только военные приготовления России, но и другие политические и экономические вопросы.
Вот и сегодня с первого взгляда было видно, что ежедневные петербургские издания пестрят сообщениями о войне.
«Русская армия перешла австрийскую границу и вступила в бои с австрийскими войсками.
Утром государь принял 54-летнего болгарского генерала Радко-Дмитриева, который покинул службу болгарского посланника в России и был назначен командиром русского 8-го армейского корпуса. Затем государь принял военного министра В. А. Сухомлинова и министра иностранных дел С. Д. Сазонова. В шесть часов вечера государь принял великого князя Николая Николаевича.
Святейший Синод постановил, чтобы «всё получаемое по должностям членов или присутствующих в Святейшем Синоде жалованье жертвовать на учреждаемый Святейшим Синодом лазарет по адресу Литейный
