Есть еще третий метод утончения болей до удовольствия и превращения сомнений и тревог в мягкую постель. Это придать печалям и страданиям, путем приложения возбужденного внимания, интенсивность, такую значительную, что посредством самого избытка приносили бы наслаждение избытком, так же как путем насилия вызывали бы в том, для кого привычно воспитывать душу для наслаждения, посвящая себя этому, наслаждение болезненное, потому что оно чрезмерно, удовольствие кровожадное, потому что оно ранит. И когда, как во мне, – «усовершенствователе», кем являюсь, обладая ложными совершенствами, архитекторе, конструирующем себя из утонченных ощущений с помощью разума, отречения от жизни, анализа и самой боли, – все три метода применяются совместно, когда какая-то ощущаемая боль немедленно, без промедления для построения внутренней стратегии, анализируется, вплоть до черствости, помещается в какое-то внешнее Я, вплоть до тирании, и погребается во мне, вплоть до апогея этой боли, – тогда я действительно чувствую себя триумфатором и героем. Тогда останавливается для меня жизнь, и искусство пресмыкается передо мною.
Все это составляет только второй шаг к мечте, который должен сделать мечтатель.
Третий шаг, ведущий к роскошному преддверию Храма, – не знаю, смог ли бы его сделать кто-то, кроме меня? Это нелегко, потому что требует того внутреннего усилия, которое значительно труднее, чем усилие в жизни, но несет с собой возмещение, доходящее до самых глубин нашей души, до самого конца ее существования, которое жизнь дать не способна. Этот шаг – все это случившееся, все это полностью и в совокупности сделанное – да, используя три утонченных метода и используя даже расточительно, проводить ощущение немедленно через чистый разум, процеживая высшим анализом, чтобы оно гравировалась в литературной форме и приобрело собственные облик и выразительность. Тогда я зафиксировал его совершенно. Тогда я превратил нереальное в реальное и создал для недостижимого вечный пьедестал. Тогда я и был, внутри себя, коронован императором.
Вы, конечно, не считаете, что я пишу ради публикации, ни что пишу просто, чтобы писать, ни даже чтобы создавать искусство. Пишу, потому что это – цель, высшая изысканность, изысканность характерно нелогичная… от культуры состояний моей души. Если я касаюсь какого-то моего ощущения и подробно его описываю, так, что можно переплетать с ним внутреннюю действительность, которую я называю или «Лес Отчуждения», или «Путешествие, Никогда не Совершившееся», поверьте, что я делаю это не для того, чтобы проза звучала ясно и трепетно, и даже не для того, чтобы наслаждаться прозой, – хотя я более хочу этого, более приближаю эту изысканную развязку, будто прекрасное падение занавеса над моими вымечтанными сценариями, – но зачем бы мне полностью делать внешним то, что было внутренним, зачем так реализовывать нереализуемое, соединять противоречивое и, превращая мечту в нечто внешнее, давать ему максимальную власть чистой мечты – мне, делающему жизнь непроточной, застойной, граверу неточностей, больному пажу моей души – Королевы, я, читающий ей в сумерках не поэмы из книги моей Жизни, открытой на моих коленях, но поэмы, которые я создам, притворяясь, что читаю, и она притворяется, что слушает, в то время как Вечер, там, снаружи, я не знаю как или где, смягчается над этой метафорой, поднявшейся внутри меня в Абсолютной Реальности, в свете, хрупком и последнем, одного мистического и духовного дня.
Испытание сознания
Жить жизнью в мечтах, жизнью фальшивой – это всегда и означает жить своей жизнью. Отрекаться – это действовать. Мечтать – значит признавать необходимость жить, замещая реальную жизнь жизнью нереальной, и это – признание неотчуждаемости желания жить.
Что же это все тогда, если не поиск счастья? И любой поиск, какой-либо другой вещи?
Продолжающееся мечтание, беспрерывный анализ дали мне что-то, существенно отличное от того, что мне могла бы дать жизнь?
Отделив себя от людей, я не встретил себя ни…
Эта книга – всего лишь одно состояние души, проанализированное со всех сторон, исследованное во всех направлениях.
Что-то новое, по крайней мере, это моя позиция мне принесла? Даже это не может меня утешить. Все это уже было у Гераклита и в Екклесиасте: Жизнь – это детская игрушка на песке… …все – суета и томление духа… И у бедняги Иова: И душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти.
У Паскаля:
У Виньи: Постоянная задумчивость убила в вас действия.
У Амьеля, так по́лно у Амьеля:
…(некоторые фразы)…
У Верлена, у символистов…
Столько больных, как и я… Это не привилегия – неоригинальность болезни… Делаю, что́ столькие до меня делали… Страдаю от такого древнего мучения… Зачем именно я думаю об этих вещах, если уже столькие о них думали и из-за них страдали?..
И тем не менее да, что-то новое ко мне пришло. Но я не отвечаю за это. Пришло из Ночи и сияет во мне, точно звезда… Все мои усилия не могут ни создать его, ни его погасить… Я – мост между двумя тайнами и не знаю, как я был построен…
Прислушиваюсь к себе, мечтая. Укачиваю себя звуком моих образов… Моделируются во мне неизвестные мелодии…
Звук одной фразы в образах стоит стольких жестов! Одна метафора утешает от стольких печалей!
Прислушиваюсь к себе… Во мне церемонии… Кортежи… Блестящие украшения моей скуки… Балы-маскарады… Сопровождаю мою душу, ослепленный…
Калейдоскоп из фрагментов продолжений…
Торжественность ощущений, чрезмерно живых… Королевское ложе в пустынном замке, драгоценности мертвых принцесс, из амбразур крепостей – бухты, видные издали; без сомнений поворачивают корабли, и, возможно, для самых счастливых будут кортежи в изгнании… Заснувшие оркестры, нити… вышивая по шелку…
Озеро обладания
Обладание – это, на мой взгляд, какое-то абсурдное озеро – очень большое, очень темное, очень неглубокое. Вода кажется глубокой, потому что это ложное впечатление создается грязью в воде.
Смерть? Но смерть находится внутри жизни. Умираю весь, полностью? Не знаю этого при жизни. Я остаюсь в живых? Продолжаю жить.
Мечта? Но мечта находится внутри жизни. Проживаем мечту? Проживаем. Всего лишь мечтаем ее? Умираем. И смерть находится внутри жизни.
Точно наша тень, жизнь преследует нас. И нет тени только тогда, когда все – тень. Жизнь только тогда нас не преследует, когда мы ей сдаемся.
Что есть наиболее скорбного в мечтании – это не существовать. На самом деле нельзя мечтать.
Что значит – обладать? Мы этого не знаем. Как же тогда хотеть обладать какой-то вещью? Вы скажете, что мы не знаем, что такое жизнь, и живем…Но
