Шли мы в течение часа километрах в сорока от берега. Видно его не было, фактически он за горизонтом находился, да ещё и ночь. Вызвав на мостик радиста, велел передать шифровку под моим позывным. Я её уже зашифровал. Мол, днём буду у Поти, встречайте. Также помянул, что катер Лазарева с нами разминулся, если он вообще пережил бой в проливе, пусть осторожно проверяют все незнакомые «шнелльботы», если тот раньше придёт к порту. Вскоре прибежал радист: шифровку он отправил и сообщил, что связался с радистом Лазарева. Живы ребята.
— Немцы не поймут? — уточнил я.
— Нет, я дал тот же случайный код морзянкой и получил его в ответ. Это радист с торпедного катера. Точно он. И близко, хорошо слышно.
— Лады. Возвращайся в радиорубку. Игорь, возьми бинокль, осматривай горизонт, наши где-то тут.
— Ага, — кивнул тот, прихватил морские окуляры и, обходя по мостику рубку, стал осматривать горизонт.
На востоке было видно посветление. Похоже, рассвет близок, а от пролива я только половину пути прошёл до Поти. Если нас застанет авиация люфтваффе вдали от берега, будет кисло, особенно с моими доморощенными зенитчиками. К берегу нужно идти и день пережидать. О, так мы же на траверзе Туапсе, недалеко до него осталось!
Я поднял руку и дважды вниз потянул за натянутый шнур над головой. Так же дважды взревел ревун, и буксир стал забирать влево, в сторону Туапсе. От катера Фадеева тоже прозвучал ревун, но один раз — подтвердил, что видит поворот. И мы так же на максимально возможном ходу направились к берегу. Игорь искал его тёмную полосу — солнце ещё не показалось, хотя стало светлее, — но ориентиров пока не находил. Зато заметил в стороне узкий силуэт скоростного «шнелльбота», что шёл к нам на тридцати узлах.
Передав штурвал Игорю, я спустился к левому борту и стал ожидать, когда махина торпедного катера подойдет ближе, и мы смогли бы с лейтенантом поговорить. Тот был усталый, но широко улыбался. Перекрикиваясь, обменялись новостями. Лазарев сообщил, что эсминец они потопили, тот даже ни разу выстрелить не успел, не ожидал от «своего» такой подлости. О захваченном катере они были в курсе, но несколько часов назад через пролив проходил точно такой же бот, те и подумали, что это он возвращается. Когда эсминец, получив в борт торпеду, преломился и затонул, лазаревцы двух матросов из воды подняли. Вот и разобрались, почему эсминец не открывал огонь, а отправлял им световые запросы. Ошибочка вышла. Мы чужой «шнелльбот» не видели, похоже, разминулись в темноте, но это сыграло нам на руку. А та артиллерийская канонада, что мы слышали, была не от орудия эсминца, а с береговых батарей. Их там несколько стояло. Правда, стрельба оказалась безрезультатной, Лазарев ушёл без потерь и повреждений. Подлодку они не видели, да и была ли она вообще? А в узком месте фарватера минных полей с катера сбросили якорные и плавучие мины. На короткое время пролив был заблокирован.
Я сообщил о своём решении переждать день в районе Туапсе, получил согласие лейтенанта, и мы разошлись. Тот полетел вперёд разведать обстановку. А когда я вернулся в рубку, снова прибежал радист. Посмотрев в его красные глаза, велел идти отдыхать, а сам прямо тут, в рубке, стал дешифровать сообщение, благо краешек солнца над горизонтом уже показался. Я уже запомнил символы, так что дешифровка шла быстро. Игорь стоял рядом за штурвалом, весело насвистывая, и мне не мешал.
Полученная информация меня не то чтобы порадовала, больше озадачила. Навстречу нашему конвою шла флотская боевая корабельная группа, которая должна нас встретить и сопроводить к месту назначения, то есть в Поти. Встречать будут два эсминца и два малых охотника. Коды опознавания дали.
Лазарев уже был далеко, поэтому я дважды поработал сигнальным прожектором. Ну, сигналов я не знал, от балды шторками поиграл, но на катере сигнал заметили и, развернувшись, устремились к нам. Ревун на буксире дал понять Фадееву, что мы снова меняем курс, и, повернув, пошли вдоль берега, видневшегося в восьми километрах. Вернувшийся Лазарев снова подошёл к борту буксира, выслушал приказ командования идти на соединение с нашими и, получив сигналы для опознавания, поспешил вперёд. Он приведёт охранение к нам.
Ближе к десяти часам дня наблюдатели засекли в небе воздушного разведчика, но когда тот приблизился, прозвучал отбой, это был наш самолёт, как я понял, двухместный истребитель. Как-то мне не понравилось, что он, покрутившись в стороне, явно пошел на заход, снизившись к волнам. Да он никак обстрелять нас собрался? Метнувшись в радиорубку, я быстро настроил радиостанцию на волну местных истребительных полков — радист записал, на каких частотах те работают, — и рявкнул в микрофон:
— Эй, хрен в небе? Если ты обстреляешь мои трофеи… Я не только попрошу твоего командира тебе глаз на жопу натянуть, но и моргать заставить. Ты меня понял?! И то, что у тебя звёзды на крыльях, мне по фигу, у меня тут зениток до чёрта, посмотрим, умеешь ты плавать или нет. Если на моих трофеях хоть царапина будет, я специально вокруг твоей тушки в воде кровь разолью и акул подманю. Не трогай моё добро!
Выйдя из рубки, я увидел, что все, кто слышал мой яростный монолог из-за открытой двери, улыбались, а моряк из новичков, стоявший на вахте, махнул рукой в сторону удаляющегося самолёта:
— Вон он, как услышал вопль в эфире, испуганно дёрнул в сторону и теперь там крутится. Приблизиться опасается. А красивый загиб получился, командир, я такой и не слышал…
В это время раздался крик с бака:
— Дымы по горизонту!.. Наши идут!..
— А это что? — указал флотский интендант на пункт в списке, который мы с дедом составляли.
— Где? — подошёл я. — А, элитное пойло, несколько ящиков. Коньяк, вино французское, ну
