– Кто, Фаина Георгиевна?
Раневская широко распахивает глаза:
– Конечно, погода, милочка.
* * *Оправдывая знакомого поэта:
– У него такой полет фантазии, что невозможно опуститься на землю и почистить ботинки. Так и ходит в грязных…
* * *Раневская, читая некролог, ворчит:
– Снова некролог… О смерти талантов сообщают, а вот о рождении хотя бы раз написали…
* * *Раневская предлагает свой вариант некролога:
– Надо написать: «Из камней, которые умерший носил за пазухой, ему был сооружен большой памятник».
Немного помолчав, добавляет:
– А из остальных возведен забор вокруг кладбища.
* * *Неправильно, что инициативный дурак страшно опасен. Любой дурак не опасен, если ему не давать претворять инициативу в жизнь.
* * *Он совершенно аморально устойчив!
* * *Со вздохом:
– У других Немезида, а у меня одна Невезида.
* * *Актрисы обсуждают нехватку средств на новые туфли:
– Не могу купить, у меня с деньгами плохо…
Раневская ворчит:
– Сколько раз твердила, что С деньгами плохо не бывает, плохо бывает БЕЗ денег…
* * *– Фаина Георгиевна, что делать, если жизнь сбила с ног?
– Вздремните, голубчик. Не лежать же зря?
* * *– Играть на сцене очень трудно хотя бы потому, что каждый отвечает за себя, нельзя свалить вину на другого.
* * *– Голубчик, выход всегда есть. В крайнем случае, вперед ногами.
* * *– Неправда, он признает свои ошибки, только не признает их наличие…
* * *– В жизни можно добиться всего, только большинство этого просто не успевает сделать…
* * *– Большинство использует голову, чтобы искать приключения на свою задницу.
* * *– Он не бездушный, а просто заботится о своем здоровье – не проявляет щедрость, чтобы потом жаба не душила.
* * *– Если попросить одолжить деньги, не откликнется никто, но попросите совет – и получите со всех сторон.
* * *– Я удачу люблю, только не всегда взаимно.
* * *– В Конституции есть упущение – не упомянуто право человека портить себе жизнь.
* * *– Совесть способна испортить удовольствие даже от сделанной гадости.
* * *– Людей обычно не устраивает не бардак вокруг, а то, что он организован не по их задумке.
* * *– У Любови Петровны Орловой так плотно набит шубами шкаф, что любовника в нем не спрячешь…
* * *– Я как-то все время умудряюсь проскочить белую полосу в жизни, а надо бы вовремя остановиться и пойти вдоль нее…
* * *– Не люблю дур. Потому боюсь, чтобы не назвали женоненавистницей.
* * *– Эта ваша теория вероятности ничто по сравнению с законом подлости.
* * *– Умные мысли тоже совершают глупости – когда приходят в дурные головы.
* * *– Долго идти навстречу судьбе невозможно, ведь рано или поздно вы с ней встретитесь. Что тогда?
* * *– Я смотрю телевизор и читаю газеты. Надо же знать, что у меня улучшилось в жизни.
* * *– Подозрительно, что слова «наследить» и «наследники» одного корня.
* * *– Услышав о чужих проблемах, большинство радуется, что не имеет таковых, остальные – что они у кого-то есть.
* * *– О том, что человек идеален, узнаешь из некролога…
* * *– Сделать ужин великолепным просто – оставьте мужа без обеда.
* * *– Этот мир, наверное, был совсем не плох. Но потом появился человек и принялся его улучшать…
* * *– Единственное, в чем человек совершенно свободен, это мысли – думать-то мы можем о чем угодно и что угодно.
* * *– Жизнь любит людей только в ответ.
* * *– Добрыми намерениями вымощена не только дорога в ад.
– А что еще?
– Путь в дурацкое положение.
* * *– Не всем режиссерам удается поставить Чехова, но многим удается испортить.
* * *– У нас на один талант двадцать чиновников с лопатами, чтобы зарыть его.
– Выражение «театральные страсти» оставьте для третьесортных театров. В настоящем храме искусств и страсти настоящие. Кстати, и зрители тоже.
* * *Раневская ездила по провинции с концертной программой, в которой читала Чехова и играла отрывки из спектаклей. Зрители принимали прекрасно, правда, иногда восхищаясь не только игрой.
Она вспоминала, как после такого концерта к ней подошел восхищенный зритель и проникновенно похвалил:
– Хорошо играли, товарищ Раневская, но и текст написали тоже хороший.
– Это не я, это Антон Павлович Чехов.
Мужчина поскреб затылок огромной пятерней и засомневался:
– Не-е… Чехов – это же «Му-му»…
– «Му-му» – это Тургенев, – решила просветить его Раневская.
Тот обрадовался:
– Вспомнил! Чехов – это «Каштанка» и «Ванька Жуков»!
Раневская вздохнула, понимая, что о «Вишневом саде» вспоминать не стоит.
– Пусть уж так, хорошо хоть «Каштанку» и «Му-му» знает.
* * *– Завадский хорош уж тем, что почти не портит классику, а что измывается над современными авторами, так они сами виноваты – заслужили.
* * *– Театр все больше превращается в отдел пропаганды. Раньше тоже пропагандировали, но хоть разумное, доброе, вечное. А теперь все больше развлекают и перевирают то, что делали до них.
* * *Она рассказывала, как в двадцатые годы, когда премьера почти каждый вечер считалась нормой, зритель, стоя перед афишей, возмущался:
– Нынче играть, а они даже не решили что – то ли «Севильского цирюльника», то ли «Женитьбу Фигаро».
И тут же добавляла:
– Не уверена, что и сегодня знают, что это просто двойное название пьесы.
* * *– Страшный сон современного режиссера – нахмуренные брови чиновника, принимающего спектакль. А ведь должно быть иначе: нахмуренные брови Станиславского, не принимающего его халтуру.
* * *– Так и хочется нарисовать огромный транспарант «Не троньте Чехова!» – жалуется Раневская.
* * *– Вчера была приятно удивлена.
Зная, что Раневская ходила на спектакль в другой театр, Завадский несколько ревниво интересуется:
– Чем это?
– Оказывается, бывает хуже, чем у нас.
* * *– Еще немного, и зрителей будет больше в анатомическом театре, чем в нашем.
* * *– Есть разные народные артисты.
– Чем?
– Одни отдыхают в Крыму, другие у тещи на даче, третьи, как я, норовят в санаторий угодить.
– Езжай и ты в Крым, в чем дело? – пожимает плечами Марецкая.
– Не могу. Меня обчистят еще по дороге, в море я непременно утону, а когда буду возвращаться, в поезде простыну и домой вернусь с насморком.
* * *– Фаина Георгиевна, какие спектакли вы советуете посмотреть?
Раневская вздыхает:
– Вы не сумеете. Не получится.
Чиновник, уязвленный одним только подозрением, что он неспособен достать куда-либо билеты, морщится:
– Ну почему же, я все могу.
– Тогда достаньте мне билет на Качалова!
Понадобилась пара мгновений, чтобы самоуверенный тип сообразил:
– Фаина Георгиевна, но Качалов же умер?!
– Я же говорю, что не сможете. Вы не Господь Бог.
* * *«Капризы» и придирки Раневской перед спектаклем вовсе не были действительно капризами, она панически боялась сыграть плохо, боялась забыть слова, сфальшивить. А ведь Раневской в день премьеры спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше» было уже восемьдесят шесть лет!
Однажды, услышав сказанное себе вслед «Великая старуха», Раневская резво (насколько возможно) обернулась и поправила говорившую:
– С первым согласна. Со вторым нет!
Чуть подумала и вздохнула:
– Впрочем, и с первым тоже… До величия мне еще играть и играть.
Это не было кокетством, она прекрасно знала цену сделанному, но еще лучше тому, что не
