— Ради вашей безопасности, — ответил полковник.
Но вскоре поведение кагэбэшника начало меняться. Путч дышал на ладан, и Лазуткин с полковником уже улыбались друг другу. А потом на столе появилась бутылка — вечный мужской примиритель.
— Ваше здоровье! — сказал охранник.
— Ваше здоровье! — откликнулся человек, показавший зрителям Старшего Брата без штанов.
Сын Лазуткина гордился тихим бунтом своего отца, но не мог позвонить и сказать ему об этом. Он был у Белого дома, на баррикадах.
20 августа 1991 года
Все три дня путча Ельцин не спал. Ранним утром 20 августа он и его помощники выглянули в окно, обозревая баррикады. Вокруг Белого дома на ночь оставались люди: около десяти тысяч человек. Они сидели вокруг портативных радиоприемников и костров. Но осажденные нервничали. Им нужны были громадные толпы сторонников. А полагаться приходилось на очень сомнительный фактор в истории России: непреклонную волю народа к свободе.
Встречаясь в коридорах, взвинченные люди обменивались слухами. Мужчины в возрасте были обвешаны оружием, которое не держали в руках со времен службы в армии. К ветеранами-афганцам присоединились несколько сотен молодых ребят, работавших в новых сыскных или охранных агентствах, таких как “Колокол” и “Алекс”. В кабинетах по углам, под столами секретарш скапливались груды автоматов, гранат, коктейлей Молотова. Мстислав Ростропович, пару лет назад игравший на виолончели на развалинах Берлинской стены, теперь приехал на родину и несколько часов просидел с автоматом Калашникова в руках, охраняя кабинет Ельцина. В Белом доме собрались известные шестидесятники: Юрий Карякин, Алесь Адамович. Были здесь и политики нового поколения: румяный Сергей Станкевич в кожаной куртке напоминал председателя студенческого совета, который хочет выглядеть крутым; Илья Заславский, хромая, ходил из кабинета в кабинет; ответственный секретарь Конституционной комиссии Олег Румянцев и юрист Сергей Шахрай, склонившись над столами, писали для Ельцина проекты указов.
Люди Ельцина оперативно получали информацию обо всех значимых текущих событиях. Военные звонили с разведданными, российский КГБ делился сведениями о Крючкове. Тем временем в Министерстве обороны Язов негодовал по поводу недостаточной поддержки со стороны КПСС и пассивного сопротивления некоторых его генералов. Из воинских частей один за другим поступали доклады, что там “не готовы” переходить к наступательным действиям, да он и сам понимал, что все пошло не так и что “море крови” принесет не победу, а только еще больший позор.
По мере того как на улицах появлялся общественный транспорт, движение становилось интенсивнее, и у Белого дома, к радости его обитателей, собиралось все больше людей. Листовки распространялись на станциях метро и автобусных остановках. Люди узнавали правду о том, что происходит и что можно сделать. На 10:30 утра Ельцин назначил митинг.
Он обратился к людям с балкона Белого дома, над которым развевалось огромное полотнище с российский триколором. С воинственным видом, возвышаясь над пуленепробиваемым щитом, Ельцин звучным голосом заявил: “Хунта захватила власть без сопротивления и считает, что так же без сопротивления сможет ее удержать”.
“Разве Язов не обагрил руки кровью жителей других республик? Разве не запятнал себя кровью Пуго в Прибалтике и на Кавказе? <…> [Российские] прокуратура и МВД получили распоряжения: все, кто исполняет приказы самозванного комитета, будут преданы суду!
Войска отказались слепо подчиняться путчистам. Я считаю необходимым поддержать эти войска и вместе с ними способствовать сохранению порядка и дисциплины… Я убежден, что здесь, в демократической Москве, агрессия консерватиивных сил не пройдет. Победит демократия. И мы будем оставаться здесь, пока члены хунты не предстанут перед судом!”
Это была не бог весть какая речь, но 100 тысяч демонстрантов увидели символ своих надежд — человека, ради которого они сейчас рисковали. Каковы бы ни были промахи и недостатки Ельцина, сейчас он олицетворял демократию. Избрали его, а не Горбачева. Из всех, кто выступал с балкона, только Елена Боннэр, вдова Сахарова, отнюдь не симпатизант Горбачева, упомянула об этом человеке, который теперь томился в роскошной форосской тюрьме. “У меня были разногласия с Горбачевым, — сказала она, — но он президент нашей страны, и мы не можем позволить прийти к власти сборищу бандитов”.
Олег Калугин, сумевший ускользнуть от рук своих бывших коллег из КГБ, представил некоего генерал-полковника, который обратился к “Володе” Крючкову с призывом прекратить обреченный путч. Любимый в народе комик Геннадий Хазанов изобразил Горбачева (как Рич Литтл[148] изображал Никсона). Пересыпая свою речь фрикативным “г” и грамматическими ошибками, Хазанов произнес голосом Горбачева: “Со здоровьем у меня все в порядке, а чистую политику нельзя делать трясущимися руками”.
Затем у микрофона встал Евгений Евтушенко — поэт, в равной степени непочтительный к власти и склонный к саморекламе.
Нет,
Россия не встанет опять на колени на вечные годы.
С нами — Пушкин, Толстой.
С нами — весь пробужденный народ,
И российский парламент,
как раненый мраморный лебедь свободы,
защищенный народом,
в бессмертье плывет.
Это были далеко не худшие стихи Евтушенко, и митингующим они понравились. Мне, впрочем, больше по душе были авторские частушки, уже ходившие по Москве. Например:
Нам порядок обеспечен,
Комитет нам друг и брат!
Он немного пиночетен
И слегка хусейноват [149].
Моросил холодный дождик. Через Кутузовский проспект и мост я прошел к Белому дому. По дороге я видел молодых людей — лет по 20 с небольшим, хорошо одетых молодых советских бизнесменов. Они несли из соседней “Пиццы Хат” коробки с пиццей. Другая группа рублевых миллионеров отправилась за провизией в “Макдоналдс”.
Я оставался у Белого дома до ночи. В 16:00 прошел слух, что в здание зашли переодетые в штатское гэбэшники, но их поймали. Потом Ельцин поговорил по телефону с премьер-министром Великобритании Джоном Мейджором и рассказал ему, что к Белому дому движутся танки. Затем оказалось, что это неправда. В Кремле тем временем занимались другими делами. Янаев звонил Саддаму Хусейну и обещал восстановить добрые отношения с Ираком. В итоге путч поддержали Хусейн, Муаммар Каддафи и Фидель Кастро.
Ранним вечером по факсу и телексу начали поступать первые заявления в поддержку сопротивления. Лидеры Казахстана, Украины и других республик, немного поколебавшись, высказались против хунты. Даже председатель украинского КГБ генерал Николай Голушко специально позвонил сказать, что не поддерживает путч. Не менее важным было то, что заговорщики проявляли нерешительность и слабость. Стало известно, что Павлов госпитализирован “с высоким давлением”. Ходили слухи, что Язов и Крючков подали в отставку. Вечно скользкий Лукьянов сообщил одному из помощников Горбачева, что не имеет к путчу никакого отношения. Военачальники, поддерживавшие правительство России, смелели с каждым часом. Генерал-майор Павел Грачев, командующий Воздушно-десантными войсками СССР, несколько раз отказывал командующему сухопутными войсками Варенникову, который просил его подготовиться к атаке на Белый дом. Командующий авиацией Евгений Шапошников даже отдал своим подчиненным приказ быть готовым сбивать вертолеты, летящие к Белому дому. Позже Шапошников
